Война - Всеволод Витальевич Вишневский

К ним подошел крупный, средних лет мужчина — отставной солдат. Лицо у нет было темное, как земля. Он зашептал:

— Барин, барышня, я грамотный… Позвольте рассказать вам, как мы живем. У меня отец и жена умерли, шесть малолетков. Жить надо, а усадьба в три десятины и полевой земли четверть десятины. За пастьбу коровы платить двенадцать рублей, а за десятину под хлеб отработай помещику три, да с возкой, да на своих харчах… И все мои две руки… Ну, что ж тут поделаешь, господи? В петлю… А я служил, на Дальнем был… Обращался к земскому, всюду, а к старому барину — и обращаться нечего: трет и гнет он нашего брата-крестьянина…

Девушка из усадьбы покраснела от досады, когда поняла, что «старый барин» — это ее добрейший дед, и, прервав разговор, отошла от мужика.

Запасной солдат безнадежно махнул рукой и умолк. Давняя, отчаянная мечта о земле всегда была с ним. Она, эта мечта, была вместе с тем потрясающе реальна. Семьдесят миллионов десятин, принадлежавших тридцати тысячам российских дворян, могли увеличить надел каждого крестьянина в полтора и в два раза. Это была земля, перепаханная, для господ, но, несмотря ни на что, знакомая, родная, обороненная в войнах и недоступная, как небо.

Больные крестьяне окружили поэта и спрашивали его:

— Вы доктор будете?

Они протягивали к нему руки с распухшими суставами, обнажали перед ним свои язвы. Один раскрыл рот и показал ему кровоточащие десны. Поэт растерянно молчал. Сквозь толпу к нему пробралась женщина с полумертвым младенцем на руках. Он брезгливо и грубо оттолкнул ее. Женщина упала, уронила ребенка.

Грубость сытых, любопытствующих барчуков обозлила крестьян. Понеслись угрозы, проклятья, просвистел брошенный кем-то камень.

В паническом страхе барчуки бежали, расталкивая толпу. Они спрятались на окраине деревни за каким-то сараем, прислушивались к чьим-то шагам, к при. тленным шорохам…

Время шло. Уже стемнело… Поэту хотелось курить… Он зажег спичку, она погасла на ветру, зажег вторую, третью… За плетнем вскрикнули:

— Дяржы-ы!.. Жгут!..

— Жгу-ут!

Крик мгновенно облетел деревню. Обезумевшие от голода, тощие, разъяренные мужики и бабы с батогами, кольями и цепами шли из последних сил, чтобы расправиться с «покусителями» — барчуками. Мужики загоном окружали убегавших «господских»…

— Мало им нашего голода!

— Деревню спалить, избавиться от нас барчуки порешили!

— Бей их!

Схватили поэта, поволокли его за длинные волосы, били палками. Он кричал и царапался, еще больше озлобляя этим мужиков. Девушки визжали, почти потеряв рассудок.

В деревню влетели экипаж и линейка. «Старый барин!» Народ шарахнулся. Из дома священника уже бежали на помощь пострадавшим с марлей и лекарствами. Светили фонарями… Запахло йодом, коллодием, валерьяновыми каплями. Девушки рыдали.

Старый барин сверкал глазами.

— Запорю!

В экипаж втаскивали избитых, стонавших беглецов.

— Трогай!

Кони тронули и пошли крупной рысью. Дед молчал, сдерживая гнев. Вскоре показались знакомые белые башенки у ворот усадьбы. Глаза сквозь слезы различали родное гнездо. Вырвался радостный крик:

— Дома!

***

Как дно древнего моря, иссякшего и высохшего от ужасающего зноя, был распростерт Юго-Восток России. Но оазисы-усадьбы, казалось, ласкали небо кронами старинных высочайших лип и отражали его в искусственных озерах, прудах и ручьях. В парках каждое дерево и каждый куст нагнетали кислород и озон, дарили прохладой.

Утром в доме распахнули окна, раздернули кисею занавесок. Все захлебнулось в солнечном потоке. Молодежь, забыв все свои злоключения, уже бежала к пруду. На солнце блестели розовые тела купальщиц…

С капельками воды, оставшимися на локонах после купанья, девушка писала, отдыхая в постели:

«Дорогая, если бы ты знала, что мы перенесли! Это ужасно! Крестьяне, оказывается, звери!»

***

В своей усадьбе встречал день и первый землевладелец империи — царь со своей семьей. И вместе с ними встречали день:

Министр императорского двора, восемь его помощников и девяносто восемь чиновников;

шесть обергофмейстеров, один обергофмаршал, один обершенк, один обершталмейстер;

девяносто восемь гофмаршалов, сорок пять шталмейстеров, двадцать егермейстеров;

триста шестьдесят восемь камергеров и четыреста двадцать камер-юнкеров;

сто восемьдесят восемь чинов, наблюдающих за управлением земельными уделами его величества;

сто семьдесят чинов, ведающих управлением дворцами;

сто пятьдесят чинов личной его величества канцелярии;

сто шестнадцать чинов, ведающих придворным хором и оркестром;

тридцать три чина, ведающих раздачей орденов, пятнадцать чинов, ведающих охотами его величества;

сто двенадцать чинов личной его величества канцелярии по приему прошений;

семьдесят восемь чинов, ведающих личным его величества кабинетом;

шестьдесят три чина, ведающих церемониями, пятьдесят три чина, ведающих управлением дворцовыми кладовыми;

сто шестьдесят лекарей, ведающих здоровьем их величеств;

пятьдесят три чина, ведающих их величеств лошадьми.

Встречали день в царской усадьбе и обслуживающие царскую жену:

Одна гофмейстерша; четырнадцать статс-дам; двести шестьдесят три камерфрейлины и фрейлины;

двадцать два чина личной ея величества канцелярии и одна гофлектриса.

В этот штат входили с прилежанием и обожанием лишь особы из благородных княжеских и графских фамилий, как-то: Нарышкины, Воронцовы-Дашковы, Трубецкие, Толстые, Шереметевы, Репнины, Голицыны, Бобринские, Гагарины, Куракины, Орловы-Денисовы, Орловы-Давыдовы, Мещерские, Апраксины.

Вокруг одной «семьи» бездельничали, суетились, жрали и напивались сотни и сотни людей, содержание которых стоило бешеных денег и ничем не окупалось.

Еда и питье в царской усадьбе занимали одно из первенствующих мест, что свидетельствуется тем, что для изготовления и хранения еды и питья существовали:

Кухни их величеств: собственная его— величества кухня с очагом, печью для выпечки блинов и рошпором для жарения шашлыков; кухня гостевая, кухня лакейская и кухня собачья для собственных его величества собак; собственный его величества буфет с отделениями чайной варки, кофейной варки, сливочной и молочной варки, варки какао; буфет свиты, буфет гостевой, буфет лакейский; кондитерские, заготовочные; аквариум для рыб; ледники; кладовые разные; собственный его величества винный погреб, где хранились водки, настойки, коньяки, вина сухие, сладкие, шипучие — всех стран и всех марок.

За приготовлением пищи наблюдали: супмейстеры, старшие повара, дежурные повара, повара первого и второго разрядов. Им в помощь — поварские ученики и кухонные мужики.

Из дворцовых кухонь по пять и более раз в день подавалась пища:

Тончайшие закуски: икра разных сортов, устрицы, лангусты, омары, раковые шейки, севрюга, балыки, угри, миноги, лососи, семги; паштеты из гусиных, налимьих, куриных и телячьих печенок; заливные; супы разные; пироги сдобные и слоеные, расстегаи и кулебяки; нежные рыбы: осетры, белуги, стерляди, караси, форели — жареные, заливные и в соусах; мясные блюда холодные: колбасы тридцати сортов; окорока, ростбифы и прочее; горячие: колбасы в кипящем масле, филе в мадере, шашлыки на вертелах, бифштексы по-гамбургски, по-пейзански, по-татарски; лангеты, рагу, фрикассе, рулеты в барбарисовом соусе; румяные птицы: фазаны, пулярды, каплуны, рябчики, тетерки, куропатки с подливкой