Личность в истории и художественной литературе - Коллектив авторов

в стране. Жестокие притеснения людей, оставшихся без защиты хозяев, ушедших воевать за Гроб Господень, грабежи вернувшихся на родину крестоносцев, обогатившихся всеми пороками Востока, но без копейки денег, способствовали народным волнениям, отмечал Скотт в «Айвенго» [11, т. 8, с. 100].

Скотт подводил читателя к мнению о том, что крестовые походы дорого обошлись Европе. Огромные суммы взимались с населения на снаряжение рыцарей. В Англии Ричард I даже ввел так называемую саладинову десятину. Тысячи жизней, громадные средства были принесены в жертву химерической цели. При том Скотт подчеркнул явный спад религиозного пыла накануне Третьего крестового похода. Однако церковь хорошо контролировала подготовку походов, сурово карая любые выступления против них. Иными словами, Скотт в «Обрученной» явно проводил идею о том, что в крестовых походах – истоки святой инквизиции, в последующие века столь сурово боровшейся с любой «ересью». Эта мысль уже присутствовала в «Истории упадка и разрушения Римской империи» Гиббона. В целом легенда о бескорыстии крестоносцев, будто бы движимых единым религиозным порывом, не нашла отражения на страницах романов Скотта.

Сторонник исторического развития без революционных потрясений [10, с. 236], Скотт был убежден, что общественное событие диктуется политической необходимостью. В этом смысле он развивал традиции, восходящие к английской пресвитерианской мысли. Еще Томас Фуллер, капеллан Стюартов, в «Истории священной войны» (1639) писал, что война за Гроб Господень по своим целям «явилась самой политической войной из всех, которые когда-либо знал мир» (цит. по: [13, р. 177]). Походы сопровождались истреблением мирного иноверческого населения. Хронисты поведали об этих страшных фактах, в том числе о жестоком отношении к сарацинам Ричарда Львиное Сердце. Однако в «Талисмане» читатель не найдет рассказов, порочащих Ричарда I.

Исторические факты свидетельствовали о том, что среди крестоносцев мира не было. В «Талисмане» Скотт рисует их лагерь, в котором царили склоки и болезни. Вместе с тем некоторые этические и эстетические идеалы рыцарства были близки Скотту: защита слабых, любовь в родине, смелость, верность слову, идеалы куртуазии, превращающие женщину в «святыню» влюбленного. Подобную рыцарскую любовь Скотт показывает в романе «Талисман» в сюжетной линии Кеннет – Эдит Плантагенет. Дилемма, с которой столкнулся Кеннет, – формальная: или охранять знамя, доверенное ему Ричардом, или откликнуться на зов дамы сердца. Не колеблясь ни секунды, Кеннет спешит к Эдит. Выполняя одну рыцарскую заповедь, Кеннет нарушает другую. Нравственная проблема, которую приходится разрешать Кеннету, достаточно серьезна.

Покинув почетный пост охраны английского знамени, Кеннет невольно способствовал усилению распрей в стане крестоносцев. Верность долгу выдвигается Скоттом на первый план. Хотя Ричард оскорблен тем, что бедный рыцарь осмелился поднять глаза на Эдит Плантагенет, принцессу королевской крови, любовь Кеннета к Эдит завершается благополучно. Безродный рыцарь оказался наследником шотландского престола и может просить руки Эдит. Так, в соответствии с идеями рыцарской куртуазной лирики в сочетании с традициями английского «воспитательного романа» завершается эта сюжетная линия в романе Скотта.

Согласно хроникам, в Третьем крестовом походе Ричарда сопровождала жена Беренгария [2], которую в романе Скотт наделил всеми возможными добродетелями. Ричард относился к ней в соответствии с рыцарской психологией, что явно соответствовало задаче Скотта как романиста, демонстрировавшего отход от традиций исторических романов эпохи классицизма. Сюжетная линия Ричард – Беренгария, по всей видимости, введена Скоттом для того, чтобы слишком резко не погрешить против общеизвестных исторических фактов: Беренгария действительно принимала участие в Третьем крестовом походе. Ричард же интересовал Скотта как своеобразный политик и талантливый полководец. В «Графе Роберте Парижском» сюжетная линия Роберт Парижский – Бренгильда Аспрамонтская подчеркивает рыцарский энтузиазм, вдохновлявший графа и его доблестную супругу на подвиг во имя освобождения Гроба Господня, но отнюдь не нежную любовь между ними. Храбрая и мужественная Бренгильда вовсе не похожа на слабую женщину, нуждавшуюся в защите и покровительстве. И любовная линия отходит в сюжете на второй план. В «Обрученной» погибает отец Эвелин, и она ищет у Хьюго де Лоси покровительства и защиты, а отнюдь не его любви, которая возникает между нею и племянником Хьюго – Дэмианом. Иными словами, рыцарство по отношению к даме могло превратиться в выполнение долга патернализма.

Патернализм рыцарства – важная веха в социальной философии Скотта, ибо у него эта идея вступает в противоречие с кодексом рыцарской чести, в котором превалируют эгоистическая погоня за славой, стремление к битвам ради самих битв. В этом смысле Скотт развивал концепцию несовместимости рыцарских правил, проводимой еще Э. Гиббоном в его «Истории падения и разрушения Римской империи» (1776–1788).

В «Квентине Дорварде» (1823) Скотт подчеркнул «утилитаризм» Людовика XI, его сосредоточенность на том, чтобы извлекать из всего конкретную пользу, выгоду. Он несколько раз сравнивал его с Мефистофелем, злым духом. Считается, что впервые это имя появляется в немецкой «Книге о докторе Фаусте» (1587) и что именно Мефистофелю Фауст продал свою душу. Использование Скоттом этого имени позволило ему сделать более наглядной безнравственность поведенческого кода Людовика XI. В западном литературоведении существует точка зрения, согласно которой в «Квентине Дорварде» Скотт возвращается к теме драмы Гёте «Гёц фон Берлихинген» [19, vol. 1, p. 33], а также к тому, о чем писал Э. Бёрк в «Книге размышлений о Французской революции» (1790): «Конец рыцарства означает конец альтруизма и начало эры себялюбия и корыстолюбия» [14, vol. 5, p. 149]. Однако рыцарская эпоха изображена Скоттом далеко не альтруистичной. Рыцарям, наделенными честью и благородством, Скотт противопоставил антагонистов. Айвенго противостоит тамплиер Бриан де Буагильбер, Ричарду I – преследующие свои корыстные интересы предводители Третьего крестового похода Леопольд Австрийский и французский король Филипп Август, графу Роберту Парижскому – Боэмунд Тарентский, Хьюго де Ласи – Рэндэл де Ласи. Эти алчные, беспринципные авантюристы, олицетворяющие насилие и беззаконие, действуют согласно феодальному «кулачному праву», праву сильного.

Подобно просветителям (Вольтеру, Гиббону), Скотт преувеличивал влияние сильной личности на ход истории. Готфрид Бульонский, герцог Нижней Лотарингии, ведущий свой род от Карла Великого, стал первым иерусалимским королем.

На основе западных хроник, в которых он изображался идеальным рыцарем могучего телосложения и огромной отваги, вокруг этого человека сложились легенды. Отзвуки их слышны в «Истории упадка и гибели Римской империи» Гиббона, с восторгом отзывавшегося о Готфриде Бульонском [18, р. 547]. В «Графе Роберте Парижском» Скотт так характеризует его: «Готфрид – один из самых мудрых и самых храбрых вождей, принимающих участие в этом странном деле», для которого «благочестие не было лишь вспышкой фанатизма» [11, т. 20, с. 95, 926]. Честным, благородным, справедливым, щедрым, прямодушным, искренним в вере, в своих поступках строго следующего правилам рыцарской чести – таким представлен Готфрид в романе. Более того, Скотт приписывает ему положение чуть