Личность в истории и художественной литературе - Коллектив авторов

эпиграфе к эссе «Плавание» возникает тема фантазии и воображения, которое преображает пространство и время, пейзажи и характеры, реальную историю и вымысел. Воображение в «Книге эскизов» является не только инструментом литературного мифотворчества и способом создания вымышленных «мифических» (вошедших в массовое сознание американцев) персонажей (Рип Ван Винкль или Икабод Крейн), но и важным средством трансформации реальных исторических личностей – шотландского короля Якова и индейского вождя Филипа из Поканокета.

В очерке «Филип из Поканокета» Ирвинг обращается к американской истории XVII века и создает своего рода «литературный памятник» вождю племени вампаноагов Метакому, более известному под именем Короля Филипа (1638/39–1676). Война Короля Филипа (1675–1676) против английских колонистов была последней попыткой объединенных усилий нескольких индейских племен остановить колониальную экспансию в Новой Англии. Интересно, что пуританские источники XVII века, повествующие об этой одной из самых ожесточенных войн в американской истории, изображают Филипа и его союзников в крайне негативном свете. Однако у Ирвинга индейский вождь предстает «самым выдающимся из числа современных ему сахемов»[18] [4, p. 278], обладающим «военным гением и дерзкой энергией ума», отличающимся «презрением к страданиям и лишениям и непреклонной решимостью, вызывающей нашу симпатию и восхищение» [4, p. 283].

Следуя романтической традиции, Ирвинг изображает Филипа как «благородного дикаря», но при этом его обращение к индейской теме происходит в контексте возрастающего интереса к американским истокам национального самосознания. Очерк о Короле Филипе появляется в эпоху патриотического подъема, связанного с англо-американской войной 1812–1815 годов (так называемой Второй войной за независимость). В 1813–1814 годах Ирвинг пишет серию героических биографий военно-морских офицеров, пытаясь на основе актуального материала воздать им должное и, по сути, создать американских героев, сражавшихся за независимость своей страны. У. Хеджес полагает, что Ирвинг, используя жанр патриотической биографии, выступает в роли «мифотворца» (myth-maker) [2, p. 114] в период, когда нация нуждалась в героях. Вероятно, продолжая эту тенденцию героизации борьбы за независимость и свободу своей страны, Ирвинг обращается к фигуре короля Филипа и кардинально меняет точку зрения на его роль, характер и значение по сравнению с пуританскими источниками. Можно вслед за Марком Нимейером сказать, что Ирвинг делает Филипа «протоамериканским воином» [5, p. 12], история которого служит примером преданности родной земле. Именно Филип, обладающий «неистребимой любовью к свободе» [4, p. 294], в изображении Ирвинга становится воплощением идеи свободы и независимости как важной идеологемы американского мифа.

Важно отметить, что, вводя индейскую тему в эссе «Черты индейского характера», Ирвинг продолжает «мифологизировать» пространство Америки и очевидным образом связывает его с особенностями жизни североамериканских индейцев:

Есть в характере и манерах североамериканских индейцев нечто такое, что в сочетании с местностью, по которой он странствует, ее огромными озерами, бескрайними лесами, величественными реками и обширными равнинами, представляется мне необыкновенно возвышенным [4, p. 265].

«Индейский миф» и американское мифологическое пространство-время строятся в «Книге эскизов» на контрасте с европейскими ландшафтами и фигурами. Так, Филип из Поканокета отчетливо противопоставляется исторической личности короля Якова в эссе «Король-поэт». При этом оба исторических персонажа интересуют Ирвинга прежде всего как герои не истории, но вымысла. Филип и его воины «достойны быть воспеты поэтами и стать героями местных преданий и романтических историй» [4, p. 278].

В короле Якове Ирвинга привлекает не столько историческая, сколько поэтическая личность:

Его юношеский образ, завещанный нам шотландскими историками, в высшей степени привлекателен и напоминает скорее какого-нибудь романтического героя, чем действительную историческую личность [4, p. 78].

Ирвинга интересует не «активный» период его жизни после освобождения из плена, а тот период, когда он, находясь в заточении в башне Виндзорского замка, написал поэму «Королевская книга» (King’s Quair), в которой описывает свои чувства к леди Джейн Бофор. Свобода, за которую сражается и погибает Филип, противопоставляется пленению Якова, который, однако, сохраняет свободу воображения. Если Король Филип становится героем мифа, творимого путем романтической трансформации «исторических» источников, то король Яков предстает скорее как металитературный персонаж, образ которого основан прежде всего на его поэме. Таким образом, истории Якова и Филипа ассоциируются в «Книге эскизов» с литературно-историческим пейзажем Европы и мифопоэтическим изображением Америки.

Намеченный в «Книге эскизов» подход к мифологизации исторических персонажей будет использован Ирвингом и при создании образа Колумба. Здесь следует упомянуть такой существенный элемент творимого Ирвингом американского мифа, как океан. Плавание через Атлантический океан, который разделяет и связывает Европу и Новый Свет, включено в развернутую метафору «Плавания»:

Открытое море представляет собой разрыв, и не воображаемый, а действительный… – разрыв, где нас ждут шторма, страх и неизвестность, где расстояние становится физически ощутимым, а возвращение сомнительным [4, p. 5].

Представленная в этом эссе мифологема океана становится ключевым мотивом «Истории жизни и путешествий Христофора Колумба», где «ее [Атлантики] обширные воды вызывали трепет и любопытство, ибо казалось, что они окружают мир наподобие Хаоса, непостижимого и страшного» [1, с. 6].

Еще одной значимой темой, проецируемой «Плаванием» на всю «Книгу эскизов» (а в последующем и на «Историю Колумба»), является переосмысление основополагающей американской мифологемы – Америка как земля обетованная. Если в предисловии к «Книге эскизов» Крейон называет Америку страной, «полной молодых надежд» [4, p. 2], противопоставляя ее Европе, то в «Плавании» для него Европа – это «земля обетованная, вмещающая все, чем были заполнены сказки нашего детства…» [4, p. 9]. Такая инверсия отражает переосмысление Ирвингом европейского прошлого, которое должно быть включено в формирование американского мифа. В «Истории Колумба» вновь возникает тема земли обетованной: такой видится Колумбу неведомая и еще не открытая восточная Индия.

Почти десять лет разделяют «Книгу эскизов» и жизнеописание Колумба. Однако, несмотря на существенный временной разрыв, совершенно разные творческие установки и жанровую природу этих книг, можно проследить характерные для Ирвинга общие подходы к мифологизации истории, трансатлантического пространства и исторических фигур. Это, прежде всего, резкий контраст Старого и Нового Света, обусловленный различиями географического пространства и исторического времени, но при обязательном включении европейского прошлого в мифопоэтическую историю Америки. Кроме того, принципиально важна «романтическая» трактовка Ирвингом исторических персонажей, образы которых создаются с помощью воображения, трансформирующего «исторические» источники. Этот подход отчетливо виден в том, как Ирвинг формулирует свою цель во вступлении к биографии Колумба: «В нашем труде мы ставим себе целью повествовать о деяниях и судьбе морехода, который первым сумел прозреть истину, нашел смелость посягнуть на тайны грозного океана и который благодаря дерзновенности своего гения, своей несгибаемой воле и своей беспримерной храбрости свел воедино дальние пределы земли. Повесть о его бурной жизни и будет связующим звеном между историей Старого и Нового Света»