Москва и Восточная Европа. Югославская модель социализма и страны советского блока. 1950-е — 1960-е годы - Анатолий Семенович Аникеев

миротворческих сил ООН на Синайском полуострове, размещенном там после Суэцкого кризиса и насчитывавшем около 300 человек, а также о работниках строительных компаний в Египте). Существовали и более глобальные, стратегические задачи югославской внешней политики, связанные с преодолением сложной ситуации, в которой оказалась Югославия в середине 1960-х годов: необходимостью улучшения отношений с СССР и преодоления кризиса политики неприсоединения. Кроме того, следует принять во внимание, что расстановка сил и сферы влияния сверхдержав на Ближнем Востоке были определены не до конца. В СФРЮ опасались распространения противостояния на Средиземноморье и увеличения там американского военного присутствия[939].

В отличие от Югославии, в целом поддержавшей советские оценки «Шестидневной войны» и разорвавшей дипломатические отношения с Израилем[940], Румыния заняла особую, не однозначно проарабскую, а более компромиссную позицию: Бухарест отказался разорвать отношения с Израилем и дистанцировался от общей линии советского блока при обсуждении вопроса в ООН[941]. В силу разногласий по ближневосточному вопросу произошло временное охлаждение отношений двух сторон, в результате чего намечавшийся на осень 1967 г. визит Чаушеску в Югославию не состоялся.

Неформальная встреча лидеров двух государств и переговоры в перерывах между занятиями охотой состоялись 3–4 января 1968 г. в населенном пункте Билье близ г. Осиека (Хорватия). Резолюция Совета Безопасности ООН № 242 о ситуации на Ближнем Востоке, судя по всему, способствовала примирению позиции румын с другими социалистическими странами. В Бухаресте были согласны придерживаться ее пунктов. Чаушеску во время разговоров, посвященных ближневосточной проблематике, пытался выступать в роли посредника, «из первых рук» изложив югославам позицию Израиля и готовность его руководства «заплатить за мир», пойдя на серьезные уступки. Впрочем, он уклонился от ответа на вопрос, в чем будет конкретно выражаться эта «плата», отметив только, что израильская сторона стремится к переговорам. Также он намекнул, что израильтяне не будут предъявлять территориальных претензий, по крайней мере, значительных. При этом он указал, что в отношении Сектора Газа Израиль, отчасти, имеет право предъявить свои территориальные претензии[942]. Никакого реального продолжения все эти намеки и разговоры, судя по всему, не имели. Значительная часть переговоров была посвящена предстоящей в конце февраля – начале марта 1968 г. в Будапеште встрече представителей компартий, связанной с подготовкой нового большого совещания коммунистических и рабочих партий мира, состоявшегося в Москве в июне 1969 г. Югославская делегация туда приглашена не была. Оба руководителя согласились с тем, что на подобном совещании не может обсуждаться политика какой-то конкретной партии или страны. Очевидно, они опасались, что, помимо критики «левацкой» политической линии китайского руководства, осуждению могут подвергнуться и югославский (а также румынский) «уклон вправо». Чаушеску довольно долго рассуждал о целесообразности участия Румынии в будапештской встрече. В итоге он пришел к выводу, что ехать следует, чтобы добиваться отсрочки проведения большого совещания. Также он намекнул, что будет высказано требование пригласить на конференцию югославскую делегацию. На это югославы в один голос выразили сомнение в целесообразности своего участия: «Мы не можем согласиться с процедурой подготовки совещания, не можем согласиться с тем, что наперед говорится о создании некого международного органа сотрудничества, не можем согласиться с тем, что “Правда” упоминает о решениях 1957 и 1960 гг.», — заявил Тито[943].

Хотя Румыния, исходя из декларированной многовекторности своей внешней политики, и прилагала определенные усилия для поддержания контактов с арабским миром, ее мнимо-произральская (а на самом деле просто более компромиссная, возлагавшая часть ответственности за конфликт на арабские страны, поддержанные СССР) позиция вызывала острое недовольство в арабском мире. С этим связан инцидент, произошедший на консультативной встрече представителей компартий в Будапеште. Столкнувшись с острой критикой лидера сирийской компартии X. Багдаша, румынская делегация, которую возглавлял член политбюро П. Никулеску-Мизил, в знак протеста демонстративно покинула совещание.

Через несколько дней, 6–7 марта, в Софии, где обсуждался проект заявления ОВД по вопросу о нераспространении ядерного оружия, румынская делегация вновь заняла особую позицию, настаивая на внесении существенных поправок, приближающих проект к ее представлениям о необходимости выработки гарантий для неядерных государств, установления системы контроля, исключающей вмешательство во внутренние дела и т. д. Поскольку достичь консенсуса не удалось, итоговый документ встречи был опубликован от имени всех государств кроме Румынии без отсылки к ОВД и упоминания особой румынской позиции[944].

Нешуточный скандал разыгрался в конце марта 1968 г., когда при посещении Финляндии румынская делегация во главе с премьером И.Г. Маурером возложила венок на могилу маршала Маннергейма, памятуя о его заслугах на румынском фронте в бытность генералом российской царской армии в годы Первой мировой войны. В Москве восприняли этот независимый внешнеполитический жест крайне болезненно. Посол Румынии был вызван в МИД СССР, где первый заместитель министра В.В. Кузнецов официально выразил недоумение в связи с недружественным СССР актом[945].

С 27 мая по 1 июня Н. Чаушеску снова находился в Югославии, на сей раз с официальным визитом во главе партийно-государственной делегации. Первые два дня румынские гости пробыли в Белграде, а потом отправились на Бриони, где переговоры продолжились на вилле Тито. Речь на них шла и о будапештской консультативной встрече, и о беседе Тито с советскими лидерами во время его приезда в СССР 28–30 апреля 1968 г., но наибольшее внимание стороны уделили ситуации в Чехословакии и позиции СССР. Так, Чаушеску подчеркнул, что «в основе тех вопросов, которые сейчас поднимаются не только в Чехословакии, но и в Китае, и в других странах, лежат проблемы нахождения путей дальнейшего и более эффективного развития». Стороны согласились, что перемены в Чехословакии — исключительно внутреннее дело чехословаков, а Чаушеску даже пошел дальше, заметив, что позитивно оценивает происходящее там[946]. Стороны заняли близкие позиции в отношении процессов, происходивших в Чехословакии[947], но не в плане поддержки развернувшихся там экономических реформ и далеко идущей либерализации общественной жизни (это вызывало настороженность как в Белграде, так и в Бухаресте), а в расчете на проведение Чехословакией более независимой внешней политики и, соответственно, на приобретение в ее лице потенциального союзника в отстаивании общими усилиями национальных приоритетов вопреки московскому диктату. Это способствовало дальнейшему румынско-югославскому сближению.

Румынская точка зрения закономерно вытекала из апрельской Декларации 1964 г., ставившей во главу угла требования национального суверенитета. Лидеры румынской компартии, и в этом вопросе с самого начала отклонявшиеся от общей линии советского блока, не приглашались на созывавшиеся начиная с 23 марта 1968 г. (первое прошло в ГДР, в Дрездене) заседания руководителей европейских социалистических стран-участниц ОВД, на которых обсуждалось положение в Чехословакии. Таким образом, румыны были отстранены от обсуждения путей решения «чехословацкой проблемы», остро беспокоившей официальную Москву. Особые опасения вызывали возможная индоктринация как советской, так и восточноевропейской