Москва и Восточная Европа. Югославская модель социализма и страны советского блока. 1950-е — 1960-е годы - Анатолий Семенович Аникеев

стороны, следовало «поддерживать с Югославией нормальные отношения, не допуская превращения ее во враждебное социалистическому лагерю государство»[696]. Из «ревизионистских» концепций югославских руководителей, из отрицания ими деления мира на империалистическую и социалистическую мировые системы, по мнению советских внешнеполитических экспертов, логически вытекало стремление Югославии извлечь из противоречий между двумя лагерями максимальных политических и экономических выгод для себя, сохранив при проведении своей политики лавирования независимость от империалистического лагеря[697]. Это стремление предполагалось использовать не в ущерб СССР. Что же касается идей рабочих советов и рабочего самоуправления, то в одной из записок, подготовленных для ЦК КПСС, не без оснований отмечалось, что «идеи “непосредственной демократии” предназначаются югославами больше на экспорт, нежели для внутреннего потребления. У себя в стране югославы всемерно усиливают госаппарат», а иногда сами признают отрицательные последствия практического осуществления своих идей[698].

С югославской стороны проявлялись, однако, реальные опасения возвращения к ситуации 1948 г., когда динамика советско-югославского конфликта довольно быстро набрала обороты. Тито и его окружение, обвинявшиеся поначалу в ревизионизме и национализме, после процесса по делу Ласло Райка (сентябрь 1949 г.) были публично объявлены шпионами и убийцами, и в соответствии с этой установкой работал вплоть до самой смерти Сталина весь пропагандистский механизм стран «советского лагеря». Пригласив 27 января 1957 г. советского посла Фирюбина на охоту, Тито говорил о своей обеспокоенности состоянием двусторонних отношений. Югославский руководитель отметил, что много думает над тем, «каким образом поправить и развивать дальше добрые отношения между обеими партиями и нашими государствами»[699]. Обеспокоенность возросла после того, как 27 марта советский премьер Н.А. Булганин на митинге советско-венгерской дружбы по случаю приезда венгерской делегации во главе с Я. Кадаром в СССР публично заговорил о причастности югославов к идейной подготовке венгерской «контрреволюции». Это заявление нашло отражение на страницах «Правды» и могло быть истолковано во всем мире как начало новой массированной пропагандистской кампании антиюгославской направленности[700]. Эти ожидания, впрочем, не стали оправдываться, так, уже в апрельском коммюнике по итогам советско-албанских переговоров[701] подчеркивалась необходимость нормальных межгосударственных отношений и сотрудничества СССР и стран «народной демократии» с Югославией. Свидетельством продолжающегося развития межгосударственных связей (причем, в столь существенной сфере, как оборонное сотрудничество) явился продолжительный визит в СССР в мае–июне 1957 г. югославской военной делегации во главе с министром обороны ФНРЮ генералом И. Гошняком, находившимся в хороших отношениях с советским генералитетом. Стороны договорились об ответном визите в Югославию министра обороны СССР Г.К. Жукова, и эта поездка состоялась в октябре того же года, накануне отставки маршала.

17 мая 1957 г. Хрущёв принимал делегацию югославских журналистов[702]. Встреча прошла в относительно дружелюбной атмосфере, чему нисколько не противоречили склонность советского лидера к фанфаронству, его стремление пустить югославам пыль в глаза демонстрацией успехов СССР, показав им на многих примерах (зачастую демагогических) преимущества «правильной» советской системы над альтернативной югославской. К тому времени в Москве уже возобладала точка зрения о необходимости принятия дополнительных усилий в целях улучшения советско-югославских отношений. В повестку дня заседания Президиума ЦК КПСС от 31 мая 1957 г. был внесен пункт «О Югославии». Решено было «проявить инициативу по вопросу созыва совещания руководителей партий социалистических стран» с участием Югославии[703]. Был утвержден текст соответствующего письма для ЦК СКЮ[704]. 3 июня Фирюбина принял Тито, который заверил советского посла, что ЦК СКЮ будет со своей стороны укреплять и развивать советско-югославские отношения. Одновременно Тито заметил, что перед запланированным совещанием братских партий было бы целесообразно провести двустороннюю встречу делегаций КПСС и СКЮ для взаимного прояснения позиций[705]. Вместе с тем в Белграде знали от своих многочисленных будапештских осведомителей, в том числе высокопоставленных[706], о начавшейся в Венгрии подготовке судебного процесса по делу Имре Надя, против которого предполагалось выдвинуть обвинения в заговоре, направленном на свержение государственного строя (в апреле 1957 г. Надь был доставлен из Румынии в Венгрию и заключен в тюрьму). В Югославии опасались, что суд над Надем сыграет такую же роль в эскалации интернациональной антиюгославской кампании, какую сыграл в 1949 г. процесс по делу Ласло Райка. «Представители югославского посольства в Будапеште при каждой беседе с венгерскими товарищами пытаются подчеркнуть ненужность организации процесса над Имре Надем», — информировал 21 июня Москву из советского посольства в Будапеште В.А. Крючков[707]. Обозначившаяся в этих условиях склонность Белграда к далеко идущим уступкам не укрылась от Я. Кадара. 6 июня 1957 г. он сообщил новому советскому послу Е.И. Громову (сменившему в марте на этом посту Ю.В. Андропова), что югославы в последнее время предпринимают явные попытки улучшить отношения с СССР и его союзниками. Посол, следуя сохранявшейся линии центра на укрепление единства мирового коммунистического движения (а в это время уже была начата работа по подготовке первого после XX съезда КПСС широкого совещания компартий), в ответ заметил, что если эти попытки являются искренними, надо предпринять встречные шаги, не идя вместе с тем на идеологические компромиссы[708]. Зная о большом международном авторитете маршала Тито (в том числе и в формирующемся движении неприсоединения) и о все еще сохранявшейся популярности югославского опыта среди коммунистов-реформаторов всего мира, отлучать СКЮ от мирового коммунистического движения Москва считала нецелесообразным. Было понятно, что в условиях провозглашенного на XX съезде КПСС обновления коммунистической доктрины югославская схизма угрожала куда более масштабным расколом в лагере борцов за коммунизм, чем это можно было себе представить при жизни Сталина.

Показательна в этом плане позиция самого Хрущёва, предпринявшего начиная с 1954 г. немало личных усилий в целях приближения Югославии к советскому блоку. Признание тщетности проделанной большой работы было бы для него равнозначно полному провалу на одном из важнейших направлений внешней политики. 18 июня 1957 г., накануне предпринятой соратниками попытки его отстранения от власти, Хрущёв принимал венгерских лидеров Я. Кадара, Б. Биеку и Д. Немеша, прибывших для консультаций в связи с предстоявшей конференцией ВСРП. Хрущёв был вполне откровенен в своей скептической оценке особого югославского пути, зависимого от поставок американской пшеницы; не забыл он упомянуть и о «чёрной роли» югославов, «мутивших воду» в социалистических странах, что привело к особо тяжелым последствиям именно в Венгрии. Вместе с тем он выразил и определенный оптимизм в отношении готовности югославов извлечь уроки из венгерских событий и сделать важный и всеми ожидаемый шаг к сближению с братскими партиями. Венгерские события, говорил он, «привели к сознанию необходимости интернациональных связей между коммунистическими партиями и если прямо говорить, то югославы сыграли в этом отношении черную роль. Но сейчас мы с югославами хотим сближения и всё делаем для того, чтобы у нас конфликт раскола был ликвидирован. Но из