Москва и Восточная Европа. Югославская модель социализма и страны советского блока. 1950-е — 1960-е годы - Анатолий Семенович Аникеев

дел Э. Бевина организовало в Белграде книжную выставку, на открытии которой присутствовал Тито, устроивший по этому случаю прием и, как писал Пик, произнесший речь на английском языке, что крайне удивило иностранцев. Английский посол сообщал также и о визите в Белград архиепископа Йоркского, примаса Англии Сирила Гарбетта, второго лица в англиканской церковной иерархии. Югославский министр иностранных дел Кардель устроил в его честь официальный прием, а затем он был приглашен и на встречу с Тито, который, как отмечал посол, встретил высокого гостя радушно. В известной мере югославы повторяли советскую практику: в сентябре 1943 г. С. Гарбетт посетил Москву по официальному приглашению патриарха Московского Сергия (Страгородского). Пропагандистская составляющая этого визита очевидна: по словам Гарбетта, он «убедился, что существует самая полная свобода вероисповедания в Советском Союзе». Это, безусловно, должно было усилить симпатии англичан к советской стране, а для Сталина в канун Тегеранской конференции (ноябрь–декабрь 1943 г.) становилось дополнительным способом подталкивания Лондона к позитивному решению вопроса об открытии второго фронта[18]. Не исключено, что в новых условиях контакты югославов с англичанами — такого рода и на таком уровне — могли стать дополнительным фактором в возникновении конфликта 1948 г. Как сообщил послу Пику регулярно с ним общавшийся заместитель министра иностранных дел Владимир Велебит, которого в Кремле после возникновения конфликта с Югославией считали «английским шпионом», перечисленные эпизоды в югославо-британских отношениях 1947 г. вызвали «сильное недовольство советского правительства»[19]. Опираясь на материалы советского посольства, можно допустить, что в Москве оживление двусторонних контактов Белграда и Лондона восприняли как несанкционированное сближение с «империалистами». В этой связи можно предположить, что югославское руководство стремилось еще до конфликта выстраивать отношения двух сторон в соответствии с известным «процентным соглашением» октября 1944 года между Сталиным и Черчиллем (50% на 50% политического влияния в Югославии), что теперь вряд ли могло устраивать Кремль. Можно сказать также, что отмеченная коллизия стала в известном смысле первой демонстрацией югославами принципа равноудаленности, ставшего одним из центральных в будущей югославской политике неприсоединения.

Отдельные эпизоды такого рода, как казалось, не должны были в условиях консолидации советского блока и жесткой партийной, еще коминтерновской иерархической дисциплины, оказывать серьезного влияния на характер двусторонних связей, но, однако, их возраставшее количество вызывало раздражение в Кремле и формировало недоверие к югославскому руководству, становившееся фоном нараставшего конфликта. Для Тито и его ближайшего окружения, почти самостоятельно завоевавших власть и заявлявших о своей независимой позиции, патерналистский тип отношения Москвы к КПЮ, постоянный прицельный «мониторинг» внутренней и внешней политики страны, требование регулярных отчетов о своих действиях становились все более неприемлемыми, хотя и были заложены еще коминтерновской практикой. При этом Тито, в известной степени ограниченный региональным горизонтом и зачастую руководствуясь собственными амбициями «главного коммуниста на Балканах», не мог в полной мере оценить, принимая те или иные решения, долгосрочной кремлевской антизападной стратегии, понять геополитические построения советского руководства, ориентированные на постепенное завоевание коммунистами власти в большинстве стран мира и ограничение доминирования США и их союзников. Так Тито, в частности, не находил рационального объяснения жесткого неприятия Кремлем его балканской политики, попыток предпринять ряд самостоятельных шагов в патронируемой Белградом Албании в начале 1948 г, объясняемых желанием защитить ее от возможной агрессии со стороны греческого режима, что было вызвано, в действительности, опасением Сталина спровоцировать возможное военное вмешательство США в Греции[20]. Несколько причин разногласий в возникшей весной 1948 г. переписке между Москвой и Белградом были обозначены, но советское руководство предпочло почти сразу перейти к идеологическим обвинениям в ревизионизме, считая, видимо, что это будет наиболее эффективной мерой воздействия, как это было в коминтерновское, а теперь коминформовское время. Соответствовавшая советской партийной стилистике тех лет форма «поучения» была к тому же предельно грубой. Югославское руководство восприняло «критику» как совершенно неадекватную и неприемлемую. Вскоре под надуманными предлогами последовали отзыв из Югославии советских специалистов, а затем письма за подписью Сталина и Молотова, обвинявшие Тито и его группу в национализме и отходе от марксизма. Отказ югославов согласиться с этими обвинениями и выступить с самокритикой завершился принятием на заседании Информбюро в Бухаресте, куда югославы отказались приехать, (июнь 1948 г.) известной резолюции, в которой набор предъявленных руководству КПЮ претензий был дополнен[21]. Все выдвинутые против югославского руководства обвинения были поддержаны входившими в эту организацию компартиями, что вызвало особо резкую реакцию и абсолютное отторжение в Белграде.

Югославское руководство расценило это как не согласованную с ним интернационализацию конфликта и попытку оказать на Белград дополнительное давление. «Здоровым силам» внутри КПЮ было предложено сменить ревизионистское руководство, которое, в свою очередь, на прошедшем спустя две недели V съезде КПЮ отвергло все предъявленные обвинения и призвало всех членов партии еще теснее сплотиться вокруг его ядра[22].

С осени 1948 г. по мере нарастания советского пропагандистского давления в Белграде начинается постепенная переоценка сталинской внутренней и внешней политики. Процесс этот проходил в несколько этапов и был тесно связан с политикой Кремля, с его попытками подорвать единство правящей группы в КПЮ, изолировать Тито и найти альтернативную фигуру на роль лидера партии. В то же время на темп переосмысления югославами сталинской теории и практики оказывало влияние и опасение последствий резкой смены курса в отношении ВКП(б). Лидеры КПЮ воздерживались пока от открытой критики советской системы, поскольку часть руководства и основная партийная масса еще не до конца понимали сути конфликта и многие полагали, что следует искать любую возможность примирения с Москвой. По этой причине, вероятно, дискуссия о том, в какой форме и в каких масштабах можно начинать разработку собственного варианта социализма, отличного от сталинского, проходила до начала 1949 г. в узком кругу югославского руководства.

Направляемая ЦК КПЮ пропаганда, отстаивающая позицию, занятую руководством, была последовательна в критике резолюции Информбюро, в контексте которой стал возникать мотив о деформации социализма в СССР. Вскоре дискуссия о необходимости преимущественного учета национальных особенностей при определении социалистической перспективы страны, начатая, как представляется, в осторожной форме в ближнем окружении Тито еще до конфликта, стала приобретать все более отчетливую артикуляцию. В политбюро ЦК КПЮ открыто заговорили о необходимости пересмотра сталинской концепции строительства социализма и поиска собственного пути. Главными генераторами и проводниками новых идей и критиками сталинской модели социализма, реализуемой, помимо СССР, в странах «народной демократии», становятся сам лидер КПЮ и его ближайшие соратники Э. Кардель, Б. Кидрич, С. Вукманович-Темпо, М. Пияде, М. Джилас, А. Ранкович, В. Влахович.

Следует отметить, что резолюция Информбюро и последующее давление на Югославию способствовали сплочению югославского общества, что активно использовала КПЮ в своей практической работе и пропаганде. В оценках югославскими