Москва и Восточная Европа. Югославская модель социализма и страны советского блока. 1950-е — 1960-е годы - Анатолий Семенович Аникеев

руководством СМИ были затронуты вопросы партийно-государственного строительства, руководящих функций партии в народном хозяйстве, развития демократии снизу и пр. По некоторым из них Живков счел возможным дистанцироваться от советского опыта. Но сделал это аккуратно и с осторожностью. Осуществленное в СССР после отставки Хрущёва разделение партийной и государственной власти (Хрущёв совмещал посты первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета министров с марта 1958 г.) он отнес к категории «непринципиальных вопросов», решаемых в каждой стране по-своему. Действовавший аналогичный болгарский вариант — сосредоточение постов руководителя партии и государства в одних руках — Живков объяснил необходимостью ликвидировать «двоецентрие» (Политбюро ЦК БКП и Совет министров), якобы приведшее к возникновению фракционной группы в правительстве. Имелось в виду отразившее борьбу за власть устранение в 1962 г. Югова с поста главы кабинета министров из-за «грубых нарушений социалистической законности и антипартийной деятельности». Это правильное, по оценке Живкова, решение менять не следовало во избежание возможных упреков в копировании опыта СССР. Вместе с тем он упомянул о том, что и Ленин в свое время также сочетал две должности. Отметив, что ситуация может меняться, лукавый Живков заговорил и о собственных перспективах: «Что касается меня лично, в моих интересах освободиться от должности председателя Совета министров. Когда меня освободят, приглашу всех на банкет. Когда это будет, сказать не могу. Это дело Политбюро, дело ЦК партии»[406]. Но в принципиальном вопросе — о руководящей роли партии — своих прежних убеждений Живков не менял[407].

В апреле 1966 г. пленум ЦК БКП одобрил экономическую реформу, которая до того времени имела статус «эксперимента». Приоритетными «узлами» нового хозяйственного механизма становились укрепление экономических рычагов при ограничении административных методов руководства народным хозяйством, сокращение числа спущенных из центра плановых показателей, создание государственных хозяйственных объединений и обеспечение их финансовой независимости и пр. В партийно-государственном лексиконе утвердились новые термины: «хозрасчет», «материальные и моральные стимулы», «демократизация хозяйственной жизни», «устранение чрезмерного централизма» и пр. Предприятия получали самостоятельность в решении вопросов о продаже своей продукции, закупках оборудования, распоряжении основными средствами производства, но при условии, что прибыль от этих операций будет расходоваться на развитие производства, а не на потребление. Представляется, что можно говорить об определенных вкраплениях в болгарскую экономическую политику некоторых черт югославской модели, которая в 1950-е — первой половине 1960-х гг. характеризовалась сочетанием самоуправления на местном уровне и на уровне предприятий с централизованном планированием на более высоких уровнях[408].

Для Болгарии это было значительным шагом вперед, подтверждавшим, что страна стремилась идти в ногу с требованиями времени. Живков с гордостью отмечал интерес, проявленный к начинаниям болгар в Польше, Венгрии и ГДР, и даже считал болгарскую реформу «более продвинутой» нежели чехословацкая[409]. Однако на Западе оценки были достаточно сдержанными. Так, западногерманский католический еженедельник Die Tagespost («Ежедневная почта») в номере за 22 ноября 1966 г. охарактеризовал «новую систему» как «некоторое улучшение» планового централизованного хозяйства, как «стремление к большей гибкости». Но и только. В реальности, считали авторы, не сделано ни шага назад от тотального планирования, будет создана «контролируемая экономика»; Болгария далеко отстает от реформ в других восточноевропейских странах. Основной вывод еженедельника: «В Софии не собираются ограничить монополию партии на руководство и контроль ни в политике, ни в экономике»[410].

Советская сторона реформаторские усилия Софии восприняла с критическим вниманием. И причиной являлись вовсе не постоянные поездки болгарских специалистов в Великобританию, Францию, Бельгию, ФРГ для изучения организации и функционирования трестов[411], а опасения Хрущёва, что болгары вступят на путь «югославских ревизионистов». Вероятно, Москву настораживал тот факт, что югославский опыт, в частности рыночно-социалистическая реформа, начатая в 1965 г., не выпадала из поля зрения болгарских руководителей[412].

Этот интерес обусловливался еще и тем, что к середине 1960-х гг. результаты внедрения самоуправленческой модели в Югославии оказались значительными. Ставшая индустриально-аграрной балканская страна демонстрировала высокие темпы развития, уступая по динамике экономического роста лишь Японии. В 1957–1960 гг. ежегодные темпы роста в промышленности достигли 14,1%, в сельском хозяйстве — 10,8%. Таких темпов в своей истории Югославия больше не узнала. Реальные доходы работающего населения возросли на 9,1%, причем югославские граждане получили право работать за границей, что снижало уровень безработицы в стране[413]. Словом, было чему завидовать.

Однако одновременно «югославский социализм» всё ощутимее испытывал воздействие центробежных сил, столкновение благих замыслов с реальной практикой. Оппозиция «самоуправление — план» оставалась главным препятствием на пути развития югославской модели социализма. Рыночная конкуренция порождала немалые трудности для предприятий: одни богатели, другие уступали в рыночном состязании, ощущая усиление неравенства. Предполагавшаяся подконтрольность управленческого аппарата коллективу быстро приобретала формальный характер. Критика отдельных сторон югославской рыночной модели развернулась на страницах философского неомарксистского журнала Praxis («Практика»), выходившего в Белграде и Загребе с 1 сентября 1964 г.[414]. Ставя задачу сформулировать установки «недогматического марксизма» в противовес советской «догматической» версии, основатели журнала считали, что преодолеть противоречие между самоуправлением и планом можно на пути демократизации планирования, а не его уничтожения, что в принятии решений на всех уровнях должны участвовать не только производители (рабочие), но и потребители (особенно в социальной сфере и, прежде всего, в медицине). Особое внимание аналитиков привлекали слои общества, условно именовавшиеся «красной буржуазией», — руководство формально самоуправлявшихся предприятий и банковский аппарат. В условиях рыночной системы они сосредоточивали в своих руках всё большую власть.

«Моментом истины» в отношении болгарского руководства к югославской модели, видимо, следует считать события весны — осени 1968 г. в Чехословакии. К тому времени на почве столкновения двух «национализмов» произошло резкое охлаждение между Болгарией и Югославией из-за македонского вопроса. Антиболгарская кампания в югославской части Македонии, претензии Скопие на Пиринский край, всплеск антиюгославских настроений в болгарских «верхах» определили отношение к опыту реформ в соседней стране и способствовали более тесному сближению Живкова с их непримиримым и принципиальным противником — восточногерманским лидером Вальтером Ульбрихтом. Последний занимал жесткие позиции и в отношении реформ в Венгрии. В начале марта 1968 г. на закрытом заседании партийного и хозяйственного актива в Лейпциге Ульбрихт заявил о том, что «СЕПГ не одобряет и югославский пример и не имеет намерения допустить югославский вариант либерализации.…»[415]. О югославском факторе упомянул на пленуме ЦК БКП 29 марта 1968 г. и Живков. Называя зачинщиков дестабилизации обстановки в Чехословакии (западные центры, сионизм), он подчеркнул: «…Это также дело югославского руководства, которое пытается через Румынию, Польшу и Чехословакию создать в нашей семье свое объединение. Нет необходимости применять сталинские методы прошлого, но мы должны действовать таким образом, чтобы навести порядок и в Чехословакии, и в Румынии, а затем и в Югославии»