Москва и Восточная Европа. Югославская модель социализма и страны советского блока. 1950-е — 1960-е годы - Анатолий Семенович Аникеев

Передавая позицию югославов, Живков, прежде всего, подчеркнул, что свой путь они считают принципиально отличающимся от советского и остальных социалистических стран. Отметил он и лексикон, используемый югославами для характеристики особенностей собственного развития («новый механизм социалистической демократии», «новый путь человечества к социализму», «значительный вклад в развитие международного социализма» и пр,), и стремление хозяев убедить гостей в преимуществах их опыта («не жалели на это ни времени, ни сил»). Похоже, что подчеркивание югославами своего приоритета в социалистическом строительстве вызвало у болгар определенное раздражение. «Ни слова о советском опыте, о построении социализма в Китае и странах народной демократии, — заметил Живков. — Получается, что первыми на планете социализм строят югославы»[347]. Вместе с тем свой главный вывод — «Югославия действительно идет по социалистическому пути развития» — Живков подкрепил основательным, в том числе и статистическим, материалом. Он подробно и в целом доброжелательно осветил проблемы децентрализации управления, деятельность рабочих советов, коммун, состояние административного аппарата, планирование, устройство и работу задруг, покупательную способность населения (в этом вопросе сравнение оказалось в пользу болгар) и пр. Живков отметил также, что подмеченные болгарами некоторые слабости и негативные стороны югославской модели (чрезмерная децентрализация руководства, вредящая народному хозяйству, ослабление планового начала в экономике, влекущее за собой нарушение нужных пропорций между отраслями, приоритет местных интересов, рост цен, конкуренция и гонка за прибылью ради самой прибыли, порожденные «простором» рыночных отношений, и т. п.) признают и сами югославы, время от времени корректируя прежние установки[348].

Большое внимание Живков уделил китайскому фактору. Акцентируя внимание на разнообразии форм социалистического переустройства, Живков объявил Китай «примером» гибкой тактики, учета конкретных экономических и политических условий на переходном к социализму этапе. При этом, отметил Живков, китайцы не только не претендуют на провозглашение и популяризацию «своего» особого пути, а, наоборот, подчеркивают верность марксизму-ленинизму и готовность творчески применять в своих условиях советский опыт[349]. Именно как стремление подчеркнуть значение советской модели следует рассматривать попытку болгарского руководителя развенчать трактовку югославами рабочих советов как новой формы руководства хозяйством. Живков сослался на введение рабочего самоуправления в Советской России после Октября 1917 г. Напомнив о создании на предприятиях непосредственно после революции высших органов управления — «рабочих комитетов» и «деловых советов» и охарактеризовав их задачи, Живков отметил их поначалу позитивную роль, а затем превращение в тормоз работы национализированной промышленности. Он указал также на решения III Всероссийского съезда совнархозов и IX съезда ВКП(б) (1920 г.), критиковавших коллегиальность руководства предприятиями и установивших руководящий принцип единоначалия при одновременном усилении участия трудящихся в управлении[350]. Речь Живкова явилась одной из первых попыток болгарской стороны дать обстоятельный, опосредованный советским опытом ответ на вызовы югославской модели.

Некоторые положения своего доклада на пленуме Живков продублировал, выступая в Народном собрании 2 ноября 1956 г. с краткой информацией о пребывании в Югославии. Непривычным для присутствовавших явился акцент на необходимость «обмена опытом социалистического строительства»[351], что косвенно указывало на возможность нового подхода к югославской модели, на интерес болгар к практике ее реализации. Очевидно, что определяющую роль играла четко заявленная на XX съезде КПСС советская позиция, согласно которой за коммунистическими партиями признавалось право на различные формы и методы решения конкретных проблем социалистического строительства с учетом исторических и национальных особенностей. Ленинский тезис о многообразии форм перехода к социализму теоретически «оправдывал» существование югославского «пути» и, следовательно, корректировал прежнее сугубо критическое отношение к нему со стороны «социалистического лагеря». Такой подход вписывался в общую линию советского руководства в 1955–1956 гг. — избегать открытых дискуссий, связанных с трактовками и применением на практике основных положений марксизма-ленинизма, а следовательно, и прежних жестких оценок «иного», несоветского, опыта социалистического строительства.

Констатируя отчетливый поступательный характер нормализации болгаро-югославских отношений, нельзя, тем не менее, не признать, что по степени интенсивности они никогда не достигли доконфликтного состояния[352]. Особо трудно было преодолеть подозрительность сторон, восстановить веру в искренность декларировавшихся намерений. Так, представитель Болгарии в ООН Пётр Вутов сообщил 15 августа 1956 г. в Софию, что его югославский коллега не откликается на обращение к нему привычным для коммунистов словом «товарищ», а в одной из бесед отметил, что «раны, нанесенные нашей стране, настолько глубоки, что их нелегко залечить». Но, пожалуй, еще более показательна откровенная реакция советского представителя в ООН дипломата А.А. Соболева: выслушав Вутова, он констатировал, что для него сказанное не является неожиданностью и что «если начнется новая война, то Югославия будет на стороне тех, кто против Советского Союза!»[353].

Особая позиция Югославии в венгерском кризисе 1956 г.[354] вызвала временное охлаждение отношений Белграда с Москвой и новое его сближение с Балканским пактом, прежде всего с Грецией. Однако при очередном витке подозрений и упреков обе стороны старались соблюдать умеренность и не допустить повторения негативов прошлого. В начале 1957 г. советское руководство, оставаясь на прежней позиции в пользу развития отношений с Югославией по государственной линии, считало необходимым проявлять большую осторожность в вопросе о партийных контактах и «решительно разоблачать югославов как ревизионистов марксистско-ленинского учения». Болгарская сторона сразу же поспешила выразить свою солидарность с Москвой. Проанализировав настроения в болгарских «верхах», сотрудники советского посольства в Софии пришли к выводу, что болгаро-югославское сближение по партийной линии в ближайшее время «маловероятно»[355]. Линия на разграничение межгосударственных и межпартийных отношений по-прежнему сохранялась, но акцент делался на «дружеском и взаимно полезном сотрудничестве сторон». В феврале 1957 г. в одном из выступлений об этом еще раз напомнил болгарский министр иностранных дел Карло Луканов[356].

На фоне обще сформулированных «глобальных» установок оценочные заявления, касавшиеся конкретного содержания югославской модели, были единичными, хотя и важными. Например, в беседе 20 марта 1957 г. с советским послом Ю.С. Приходовым глава правительства А. Югов заметил, что болгарские рабочие настроены против рабочих советов, как «надуманной и ненужной формы», не давшей, как видно из опыта Югославии, ничего положительного. Альтернатива советам виделась в активизации работы профсоюзов[357]. Посол НРБ в Белграде Мишо Николов, выступая в Политбюро ЦК БКП летом 1957 г., сообщил, что отсутствие крепкого планирования из центра, господство рыночных отношений и «самоуправление» предприятий негативно отражаются на внутреннем торговом балансе страны и создают «непреодолимые трудности» в экономике. Дипломат отметил, что недавний съезд рабочих советов признал нерешенность вопросов снижения себестоимости продукции, достижения разнообразия ассортимента, повышения производительности труда. На предсъездовских собраниях рабочих коллективов звучали требования улучшить материальное положение тружеников, предоставить рабочим советам реальные права по управлению предприятиями. Николов