Москва и Восточная Европа. Югославская модель социализма и страны советского блока. 1950-е — 1960-е годы - Анатолий Семенович Аникеев

в СССР от 12 марта 1953 г., что «Кремль не может признать Тито независимым коммунистическим союзником, не угрожая своим позициям среди европейских сателлитов»[298], они фактически прогнозировали: перемены на югославском направлении маловероятны. Иными словами, западные аналитики оказались не готовыми к первым шагам десталинизации. А между тем робко начинался период нормализации отношений с югославами, обусловленный в немалой степени международным фактором — ростом напряженности на Балканах и в центре Европы. Ставшие в 1952 г. членами НАТО Греция и Турция подписали в конце февраля 1953 г. вместе с Югославией трехсторонний договор о дружбе и сотрудничестве, положивший начало созданию новой военно-политической структуры — Балканского пакта, готовилось включение Западной Германии в европейские и атлантические структуры. Противостоять накаленной обстановке, снизить ее геополитическую «стрессовость» советское руководство посчитало возможным, инициировав некоторые шаги к урегулированию отношений с Белградом. Подготовкой первых контактов с югославами занимался Л.П. Берия, который, по-видимому, лучше многих осознавал, что отношения зашли в тупик. По некоторым сведениям, еще в конце лета 1952 г. начала оформляться позиция Берии в пользу их пересмотра на основе отказа от сталинских подходов и оценок политики Тито. На одном из заседаний Президиума ЦК Берия призвал соратников «не навязывать югославам наши взгляды. Пускай себе строят то общество, какое считают нужным. Главное, что Югославия с нами в одной упряжке»[299]. И тогда категорического отторжения это предложение не вызвало. 6 июня 1953 г. В.М. Молотов в беседе с временным поверенным в делах ФНРЮ Драгойе Джуричем поднял вопрос о своевременности обмена послами. В ответ на это Тито уже 14 июня публично выразил согласие с курсом на нормализацию отношений с Советским Союзом, хотя и признал, что «после того, что [советские руководители] сделали с нами за последние четыре года, мы с трудом сможем в будущем верить им на сто процентов»[300].

После устранения Берии в ходе борьбы за сталинское наследство выдвинутые против него обвинения по югославскому вопросу, в частности, в связи с подготовкой «конфиденциального письма» второму лицу в югославском руководстве Александру Ранковичу[301], быстро выпали из цепи обвинений и в официальных партийных документах «по Берии» уже не упоминались. Это вовсе не было случайностью, поскольку «соратники» фактически продолжили начатое им дело, признали, что попытка решить югославский вопрос «лобовым ударом» не удалась, и приняли решение установить с Югославией отношения, как с другими «буржуазными государствами», связанными с НАТО. Это предполагало обмен дипломатическими представителями, официальными телеграммами, проведение деловых встреч и пр.[302].

Решения июльского пленума ЦК КПСС «по Берии» с надлежащими комментариями следовало оперативно довести до сведения союзников по восточному блоку. 7 июля 1953 г. в Москву был вызван глава болгарского правительства Червенков. Результатом поездки явился полученный «совет» — усилить наступательный характер болгарской политики на Балканах. Однако если главный вектор ее оставался прежним — Югославия, то содержание кардинально менялось: предстояло активизировать процесс нормализации отношений с Белградом[303]. Советская сторона оказалась в то время не готовой дать ответ на очередной запрос Червенкова о судьбе «спецмероприятий» в борьбе с «титовцами». (Речь шла, видимо, о переброске пропагандистской литературы и оперативно-подрывных действиях на югославской территории — операциях под кодовыми названиями «Звезда» и «Стрела»)[304]. Спустя некоторое время в Софию, Бухарест и Будапешт поступило по дипломатическим каналам «строгое указание», касавшееся пограничных инцидентов, — не давать югославам поводов для провокаций. По информации, поступавшей в Москву, «горячность и излишнюю поспешность» нередко проявляли болгарские и румынские пограничники. Вопрос о «спецмероприятиях», однако, оставался пока в подвешенном состоянии.

На пленуме ЦК БКП, созванном 11 июля 1953 г., Червенков информировал о встрече с советскими руководителями. Принятые на пленуме решения отразили реакцию на тревожные события июня (Берлинский кризис, сопровождавшиеся антипартийными лозунгами забастовки в Чехословакии в связи с денежной реформой) и, помимо пересмотра задач развития народного хозяйства (об этом скажу ниже), предусматривали также и задачи политические, которые можно считать традиционными, как по существу, так и по изложению на партийном «новоязе»: усиление коллективного руководства и связи партии с массами, повышение бдительности, укрепление дружбы с народами СССР, развертывание пропагандистской деятельности, политическое воспитание рабочих. Вместе с тем, и это было принципиально важным, предполагалось провести широкий спектр мероприятий по совершенствованию работы силовых структур, органов правосудия и исполнения наказания, народных советов, смягчить режим передвижения иностранных дипломатов и пр. Во внешнеполитической сфере предполагалось установить нормальные отношения с Югославией, «как с буржуазным государством», решить пограничные вопросы и восстановить дипломатические отношения с Грецией[305].

Сформулированные болгарской стороной задачи опередили поступившие указания советскому послу в Софии для передачи Червенкову, принятые 31 июля на заседании Президиума ЦК КПСС. Это дает основания предполагать, что в общем плане предстоявшие перемены обговаривались с болгарами ранее, на вышеупомянутой встрече в Москве 7 июля. По всей видимости, затрагивался тогда и «югославский вопрос», поскольку назревал серьезный поворотный к нормализации шаг в отношениях между Москвой и Белградом: 30 июля 1953 г. посол СССР В.А. Вальков вручил Тито верительные грамоты. (Ответный ход югославской стороны последовал 1 октября 1953 г.). Эти действия, как показало ближайшее будущее, явившись «полным возобновлением отношений» между Советским Союзом и Югославией, не стали, однако, качественным прорывом[306].

Начавшиеся перемены в болгаро-югославских отношениях выразились в резком сокращении антиюгославских публикаций и смягчении их тональности, что сразу же отметили в Москве[307]. 20 августа 1953 г. болгарская сторона предложила Белграду нормализовать дипломатические контакты, урегулировать пограничные вопросы, наладить торговый и культурный обмен. Широкой болгарской общественности официальная позиция руководства была представлена дозированно и аккуратно: на торжественном заседании в столице 8 сентября 1953 г., посвященном очередной годовщине «социалистической революции» в Болгарии, Червенков заявил о готовности рассматривать спорные или неурегулированные вопросы с соседними Турцией, Грецией и Югославией «в отдельности»[308], явно намекая на возможность дифференцированного подхода к участницам Балканского пакта. Готовность болгарской стороны к мирному урегулированию спорных вопросов на Балканах, к нормализации взаимоотношений с «балканскими капиталистическими странами» была отмечена и на VI съезде БКП (25 февраля – 3 марта 1954 г.). В отчетном докладе дополнительно констатировалось, что отношения с Югославией «постепенно нормализуются»[309].

В странах «социалистического лагеря» на ход нормализации, ее направления и темпы по-прежнему определяющим образом влияли позиция Москвы и советско-югославские отношения. А они оставались сложными. В то время как созданная по инициативе Н.С. Хрущёва специальная комиссия ученых изучала вопрос о «типе» югославского государства (капиталистическое оно или социалистическое), югославская сторона не отказывалась от критических оценок советской действительности. На пленуме ЦК СКЮ в марте 1954 г. Тито охарактеризовал обстановку в СССР, используя лексикон периода острой фазы советско-югославского конфликта и VI съезда КПЮ, причем эта часть его речи 31 марта была без купюр и редакторской правки опубликована в партийном