Москва и Восточная Европа. Югославская модель социализма и страны советского блока. 1950-е — 1960-е годы - Анатолий Семенович Аникеев

В болгарских средствах массовой информации критические антиюгославские материалы того времени, как правило, содержали упоминания об «ошибочной теории особого пути нашей страны [Болгарии] к социализму» и притуплении революционной бдительности, острие которой по-прежнему было направлено против «титоизма» на болгарской почве и предательства дела социализма, объединенных уничижительным ярлыком «трайчокостовщина». Населению усиленно навязывали стереотипное восприятие враждебного капиталистического окружения — «титовской Югославии», «монархофашистской Греции» и «реакционной Турции», которые характеризовались как «передовой пост империалистов против Болгарии». Особо подчеркивалась зависимость правительств указанных стран от внешнего фактора — их действия «под… диктовку и по приказу» империалистических сил[276].

Понятно, что в условиях «военной тревоги» болгарское руководство не считало нужным отслеживать развитие югославской идеи самоуправления, которая к тому времени переводится в практическую плоскость. Именно это обстоятельство, по мнению В.Д. Кузнечевского, объясняет ее резкое отторжение Москвой[277]. В 1949 г. Кидрич продолжил разработку «злободневных», по его оценке, вопросов хозяйственной политики, сосредоточившись на роли государственного планирования и товарно-денежных отношений при социализме. Он выступил против жестко распределительного («дистрибутивного») планирования как единственно возможного, без учета законов потребления, то есть рынка. При социалистическом строительстве план, отмечал Кидрич, должен учитывать действие неумолимых экономических законов, в том числе закона стоимости, равновесия денежных и товарных фондов, принимать во внимание категории «товар и деньги», «спрос и предложение». Указав на план как на «основной закон общественного развития», Кидрич подчеркнул растущее значение «естественных» (экономических) законов, становящихся во всё большей степени основными законами планирования. За короткий период с конца 1949 г. и вплоть до своей кончины в апреле 1953 г. он подготовил ряд важных документов по их практической реализации — Инструкцию об организации рабочих советов, Основной закон об управлении государственными хозяйственными предприятиями и высшими хозяйственными объединениями со стороны рабочих (трудовых) коллективов, Конституционный закон об основах общественного и политического устройства ФНРЮ и союзных органов власти[278]. Значительно обогатил теорию переходного периода Кидрич и по проблеме децентрализации в экономике, указав на ее цель — самостоятельность предприятий. Система управления, предложенная Кидричем, наделяла рабочие коллективы правом самим определять долю прибыли, идущей на накопление и на формирование фонда заработной платы. Он сформулировал принципиальный тезис об органическом сочетании самоуправления в низшем и среднем звеньях экономики (местный, локальный уровень, уровень предприятий) с деятельностью государства (центральные органы, включая плановые на макроуровне), но без директивных функций.

Ведущая роль Кидрича в обосновании идеи самоуправления в экономике признавалась его современниками. Положения, разработанные и внесенные Кидричем, фактически завершили дискуссию в руководстве КПЮ о новой хозяйственной системе, легли в основу принятого на VI съезде партии (ноябрь 1952 г.) курса на передачу управления предприятий рабочим.

Для нас важно, что вплоть до смерти Сталина представления Белграда о переходном периоде, то есть о том, что в собирательном виде именовалось «югославской моделью», являли собой ее первоначальный вариант (самоуправление «по Кидричу»), который, быть может, точнее именовать «югославским путем». Преемником Кидрича принято считать Эдварда Карделя, которого позднее стали именовать «ведущим теоретиком» «общей системы самоуправления». Но, как отмечает Кузнечевский, их взгляды на развитие самоуправления существенно отличались[279].

Болгария в это время активно формирует свой имидж самого верного советского сателлита, оказывавшего полную и безоговорочную поддержку намерениям и действиям главного союзника. Основной способ действия — прямое копирование советского опыта во всех сферах общественно-политической и хозяйственной жизни. Но особого энтузиазма в Москве по этому поводу не наблюдалось. Болгарский историк Владимир Мигев обратил внимание на тот факт, что именно после встреч Червенкова со Сталиным в 1949 и 1951 гг. болгарское руководство стало подчеркивать «болгарскую специфику». Речь шла о сохранении на национальной общественно-политической сцене, по существу, фасадной крестьянской партии БЗНС (с акцентом на ее якобы самостоятельную роль) и Отечественного фронта как объединяющего общество в общенациональных целях фактора, отказе от переименования по советскому подобию Димитровского коммунистического союза молодежи (ДКМС) в комсомол, сохранении читалишт[280], вместо которых в стране уже начали было создавать, как в СССР, дома культуры, и пр. Однако, по большому счету, указанные особенности не влияли на следование образцу.

Главное внимание болгарской стороны концентрировалось в то время на военных вопросах. Партийные документы закрытого характера показывают, что начиная с 1950 г. с повестки дня не сходили вопросы подготовки и оснащения внутренних и особенно пограничных войск, внимательно отслеживались пограничные инциденты и случаи безнаказанных нарушений границы, тщательно изучалась оперативная обстановка, уточнялись планы строительства оборонительных сооружений, был ужесточен порядок въезда и выезда из страны болгарских и иностранных граждан и пр.[281]. По всем негативным показателям, характеризовавшим положение на границе, первенство, согласно документам, прочно удерживала Югославия. Это подтвердили и итоги проведенной реорганизации погранзастав, на основании которой в соответствии с политической и оперативной обстановкой устанавливались их четыре категории. Показательно, что первая категория была присвоена только заставам на югославской границе, численность каждой из которых доведена до 46 человек. На заставах второй категории (на границах с Грецией и Турцией) насчитывалось по 32 пограничника[282]. За основу подготовки военнослужащих был взят боевой и политико-воспитательный опыт погранвойск СССР, большими тиражами издавалась и бесплатно распространялась среди личного состава и местного приграничного населения литература о подвигах советских пограничников[283].

Важным стимулом для усиления работы на военном направлении явилось прошедшее в январе 1951 г. в Москве секретное совещание руководителей СССР и социалистических стран при участии министров обороны[284]. В условиях войны в Корее и общего роста милитаризма в мире на обоих его полюсах — в СССР и США — выявилось стремление обеспечить собственное доминирование в наиболее важных стратегических регионах. Выступая на совещании, Сталин сформулировал главную задачу: пока Соединенные Штаты увязли в Корее, использовать время (советский лидер считал, что в распоряжении восточного блока имеются три года) «для вооружения и еще раз для вооружения». Империалисты привыкли «атаковать безоружных и наиболее слабо вооруженных, …но они держатся подальше от хорошо вооруженных стран. Вот почему вы… должны работать без устали, чтобы заставить империалистов уважать вас и держаться от вас подальше»[285]. Участники совещания рассмотрели состояние вооруженных сил и военно-промышленной базы народнодемократических стран. Созыв совещания отразил начавшуюся в советском руководстве переоценку НАТО не как политического объединения, а как военного блока с акцентом на его стратегическую угрозу «миру социализма»[286]. Ставшая прологом будущего организационного оформления военно-политического союза социалистических стран московская встреча нацеливала руководство стран «социалистического лагеря» на увеличение численности армий, их техническое оснащение и готовность к оперативному развертыванию против Югославии или сил НАТО. После московского совещания Политбюро ЦК БКП неоднократно всесторонне обсуждало