Сожженные приношения - Роберт Мараско

дали мне знать… хоть чуточку больше. – Она отстранилась от двери, и ее пальцы заскользили вниз по резным граням. – Так трудно, так досадно, что между нами все время эта преграда. – Рука безвольно повисла. Привычный гул выразительно подчеркивал упрямое молчание, царившее за дверью. – Как бы то ни было, они уехали.

Мэриан подняла руки и пригладила седые волосы на висках. Бен, Дэвид – сведены к абстрактному и безликому местоимению «они». Сколько раз она произнесла его, даже не задумавшись? Погруженная в размышления, она медленно пересекла комнату, рассеянно глядя на фотографии на столе, освещенные мерцающим пламенем свечей. И тут, возле самого края, в кружевной серебряной рамке, она увидела глядевшую прямо на нее тетю Элизабет; вся остальная масса окружавших ее портретов разом словно бы исчезла.

Не сразу, но оглушительный шок прошел, и только тогда Мэриан вскинула руки к губам, чтобы прикрыть вырвавшийся крик. Она зажмурилась и сцепила ладони, крепко прижав указательные пальцы ко рту, и лишь одна мысль стучала в голове: нет, и нет, и нет. В комнате вдруг стало невыносимо душно, и привычный гул словно бы вгрызался в Мэриан. Она открыла глаза и схватилась за край стола. Стол задрожал, и по его поверхности прокатилась волна металлического дребезжания.

Она снова посмотрела на портрет и потом опять, приблизившись, и каждый раз холод пронизывал ее. Маленькая цветная фотография тети Элизабет в пестром шелковом платье, которое было на ней в день приезда сюда. Она смотрела пустым взглядом выцветших голубых глаз, руки кротко сложены на коленях. В ее позе и лице, особенно в линии рта, было что-то искаженное и незнакомое, словно чья-то чужая рука пыталась переделать тетушкины черты.

Потрясение медленно проходило. Мэриан сделала глубокий долгий вдох, и гул постепенно утих до фонового звучания и превратился в ласковое, успокаивающее нечто, придавшее твердость руке Мэриан, когда та протянула ладонь и прикоснулась к портрету.

– Тетя Элизабет, – горестно проговорила она, – тетя Элизабет.

Она перевела взгляд с фотографии на резную дверь.

– Это… правда? – слабо проговорила она. – Правда? – Впервые ее голос прозвучал достаточно громко, чтобы проникнуть за дверь. – О боже – это правда?

* * *

Мэриан попробовала остаться на ночь в верхней гостиной, попробовала, как делала много раз прежде, обрести уверенность, утихомирить страхи, укрепить веру в этом своем убежище. Но на сей раз все было по-другому. На сей раз приходилось иметь дело не со смутными дурными предчувствиями. Это лицо среди всех остальных жутких лиц служило вполне очевидным подтверждением, равно как, подумалось ей, служили подтверждением и преображение бассейна, и ожившие вдруг часы. Откровение – та повышенная степень понимания, о которой она просила возле резной двери, – обрушилось на нее с сокрушительной силой: да, в доме обитало какое-то зло, и оно использовало ее как своего пособника.

Что ж, она положит этому конец, она заставит их вернуться – Аллардайсов. Как-нибудь.

Мэриан вышла из гостиной и спустилась вниз за списком. Должен же быть какой-нибудь способ связаться с ними – адрес, который они с Беном проглядели, телефонный номер. Она тщательно просмотрела каждую страницу и ничего не нашла; равно как не нашла ничего ни в одном из ящиков всех антикварных письменных столов, разбросанных по дому, ни в комнате Роз, ни в комнате брата.

Тогда она уедет, не сообщив им. В свете такого чудовищного обмана какие у нее могут быть обязательства перед домом или миссис Аллардайс?

Она поднялась к себе в спальню и уселась в кресло.

Портрет. Маленькая фотография в серебряной рамке, которую она легко могла и не заметить.

Увидеть ее, получить дозволение увидеть. Так ясно узреть своими глазами кусочек тайны этого дома. Стать частью этой тайны.

Она все равно уедет.

Оставит оранжерею и лужайки и верхнюю гостиную, которую лично заполнила цветами. Оставит керманские[38] и обюссоновские ковры, чиппендейлы и шератоны[39], весь хрусталь, все золото и серебро, раскопанное и вычищенное ее руками. Оставит сундуки бомбе, консоли, комоды и кресла, часы и канделябры, ставшие незаменимой частью окружающей обстановки в ее новой жизни. И пространство, и спокойствие, и все, чего ей всегда так хотелось, – все, что продолжало бы плесневеть в кладовках и подвалах под толстым слоем пыли, если бы не она. Оставит тайну и одобрение со стороны некой силы, что находится за пределами ее понимания. Оставит то, что стало самым глубоким и правдивым отражением того, кто она такая на самом деле.

Ради старой жизни, ради изматывающего и гнетущего третьесортного существования.

Из-за маленькой фотографии одной старушки, которая все равно уже умерла.

Мэриан поднялась с кресла и вышла в коридор, а затем долго блуждала по всему дому, переходя из комнаты в комнату. Потом она бродила снаружи в лунном свете, навестила бассейн и бухту, исходила всю вздымающуюся террасами росистую лужайку перед зданием. Там, обернувшись, она воззрилась на совершенную, величественную громаду дома, мерцающую, словно подсвеченный белый мрамор.

Затем она вернулась наверх, в этот раз – в гостиную миссис Аллардайс, намереваясь пробыть там совсем чуть-чуть. Столик у кресла оказался сдвинут, тарелка на подносе – пуста. Может статься, Мэриан показалось, но прямо перед тем, как она вошла в комнату, где-то в районе резной двери раздался негромкий щелчок. Она подошла к двери, подергала за ручку – заперто – и прислушалась; вот опять – может, всего лишь воображение, но сквозь привычный гул она расслышала скрип половиц и звук легких шагов, удаляющихся от двери и замерших где-то в глубине спальни.

Интенсивность ее реакции удивила ее саму: подтверждение чьего-то реального присутствия за дверью начисто вытеснило из головы и фотографию, и Аллардайсов, и часы, и бассейн. Мэриан била дрожь, ее переполняла какая-то восторженность, разом обессиливающая и живительная.

Она подошла к креслу, уселась в него. И смотрела на дверь до тех пор, пока мало-помалу из нее не выветрились все остатки напряжения и тоски. Тогда она откинулась на золотую парчовую спинку и уснула. Глубоким сном без сновидений.

* * *

В пятницу, то есть через четыре дня после отъезда, Бен с Дэвидом вернулись. Мэриан была в оранжерее, когда услышала, как ее зовет сын. Она подняла голову на звук, который все приближался и уже доносился из гостиной, и только что срезанные цветы вывалились из хрустальной вазы на стол. Дэвид направлялся к нише, когда она захлопнула за собой дверь оранжереи и отозвалась:

– Дейви! – Она наклонилась и обняла его. – Какой сюрприз, какой приятный сюрприз! – Она покрепче прижала его к себе, а потом отстранила на расстояние вытянутых рук. – Похоже, ты