Сожженные приношения - Роберт Мараско

Мэриан наблюдала за молчаливыми передвижениями Бена; он то и дело бросал короткий взгляд на прикрытую покрывалом фигуру.

– Мы не можем ничего сделать, пока он не приехал, – сказала Мэриан. – Кому ты хочешь позвонить?

– Я разберусь, – откликнулся он, и его слова походили на небрежный взмах рукой, отправляющий ее восвояси.

Бен прекратил бродить туда-сюда и облокотился о большой шкаф с готическими навершиями. Стоя лицом к стене, он одной рукой массировал затылок. Очевидно, ее присутствие воспринималось как непрошеное вторжение – вроде вторжения его самого в верхнюю гостиную.

– Нам придется сказать Дэвиду, – проговорила Мэриан.

Бен опустил руку и кинул взгляд на жену:

– Где он?

– Внизу.

Бен на миг задумался.

– Я сам, – решил он и, не успела Мэриан ответить, вышел из комнаты.

Каким бы оглушенным и оцепеневшим от усталости Бен ни казался, за дела он взялся энергично и решительно: доктор, звонок в похоронное бюро… но главным было, конечно, наивное и невыразимое горе Дэвида, нашедшее выход в слезах лишь позже, когда в швейную комнату пришла Мэриан.

Бен все это время избегал жены, причем настолько явно, что она и не пыталась навязываться ему, догадываясь, что причина этого отчуждения – не только потрясение и скорбь. Мысль транслировалась вполне ясная, хоть на этот раз и не высказывалась вслух: именно дом – несмотря на заключение доктора, несмотря на все разумные доводы – нес ответственность за смерть тети Элизабет, и она, Мэриан, действовала как сообщница дома. Бен верил в это. Мэриан даже не сомневалась, что он и впрямь в это верит.

Она не желала смерти тете Элизабет, ни на секунду; и какие бы предчувствия, краткие и устрашающие, ни посетили ее в оранжерее, какой бы непостижимой ни представлялась ей в тот момент тайна дома, упорное молчание и подозрения Бена все равно не убедят ее в том, что она желала этой смерти. Сама мысль – за гранью допустимого.

Они дождутся утра и уедут, поставил он ее в известность чуть позже, и она лишь холодно ответила: «Как скажешь». (Абсолютно за гранью допустимого.) Бен заперся на ночь в кабинете вместе с Дэвидом – тот спал на диване, а сам Бен, насколько она могла судить, на стуле. Стук захлопнувшейся двери ранил Мэриан так, что, с ее точки зрения, никакое горе и никакое помутнение рассудка не могли извинить подобное поведение.

Мэриан вернулась в оранжерею и долго шагала туда-сюда вдоль длинных столов, пока бушевавшая внутри буря – чувство, что ее против воли загнали в невозможное положение, из которого не наблюдалось решительно никакого выхода, – пока эта буря не унесла ее в убежище, в уют и мягкий свет верхней гостиной, где – так быстро и так просто – на нее снизошли умиротворение и решимость.

Утром она объявила Бену, что не поедет с ним в город на похороны тети Элизабет.

Разговор происходил у них в спальне, где Бен как раз собирал небольшой чемодан. Он замер между кроватью и комодом с открытыми ящиками и повторил:

– Не поедешь.

Повторил медленно, словно эта фраза была каким-то ребусом. Морщины у него на лбу и переносице стали резче.

Мэриан покачала головой, демонстрируя, как непросто далось ей такое решение.

– Я не могу. – Она беспомощно воздела руки.

Бен некоторое время хранил молчание. Потом он бросил в чемодан несколько пар темных носков, скатанных в шарики, и отошел от нее подальше.

– Полагаю, ты как следует подумала.

– Думала всю ночь.

Снова пауза. Он вернулся к комоду и медленно задвинул ящик.

– Ладно, – произнес он наконец, – как хочешь.

– Дело не в том, что́ я хочу, Бен, – ответила Мэриан с большей искренностью и виной в голосе. – У меня нет другого выхода.

– Понимаю, Мэриан, – сказал Бен, закрыл крышку чемодана и подергал застежки.

Мэриан подошла к кровати, присела рядом с чемоданом и накрыла руку мужа своей.

– Как я могу бросить ее, Бен? Ты же знаешь, она полностью зависит от меня.

Бен вытащил ладонь и смягчил свой жест натянутой улыбкой.

– Я же сказал: я понимаю, Мэриан. Не мучайся из-за этого.

– Но я мучаюсь. Я же знаю, насколько дорога была тебе тетя Элизабет. Я бы все отдала, чтобы иметь возможность поехать.

– Простой вопрос приоритетов. – Застежки щелкнули, Бен поставил чемодан на пол. – Бога ради, оставайся. – Он вернулся к гардеробу и вытащил синий галстук и спортивный пиджак в сине-черную клетку. – Дэвид, разумеется, едет со мной.

– Дэвид?

Бен закрыл дверь шкафа и твердо повторил:

– Дэвид. Можешь собрать его вещи?

Мэриан не рассчитывала, что Бен заберет Дэвида. Она вообще не учитывала Дэвида, когда принимала решение, и запертое внутри чувство минувшей ночи вернулось – более сильное и глубокое, чем просто обида или боль, хотя и они тоже никуда не делись.

Она поднялась с кровати и прочистила горло, прежде чем спросить:

– Сколько вас не будет, по-твоему?

Бен пожал плечами:

– Понятия не имею.

Говорить ей стало еще труднее.

– Это не ответ, Бен.

– Я ответил честно. После похорон придется улаживать всякие дела.

– Я понимаю, но… три дня? Четыре? Неделю?

– Я сообщу, хорошо?

– Когда?

– Как только сам пойму.

«Но вы вообще вернетесь?» – хотела она спросить. Впрочем, конечно, вернутся, как они могут не вернуться? Должно быть, он прочел вопрос на ее лице, потому что посмотрел на нее очень пристально и то ли боль, то ли усталость, то ли та самая «данность его жизни – любовь к ней» проникли в его голос и сделали его чуть более теплым.

– Когда все это закончится, мы поговорим, Мэриан.

– Да, – ответила Мэриан.

Возможно, после небольшой разлуки она снова почувствует себя рядом с ним достаточно непринужденно, чтобы поговорить, чтобы наконец принять какое-то решение.

– Всего один раз, – добавил он, и тепло испарилось из его тона при этом ультиматуме.

Она медленно кивнула и прислушалась к себе, ожидая какой-то реакции, продиктованной любовью или страхом. Но не было ни любви, ни страха – только лишь смутно настораживающее смирение. Она пыталась убедить себя: мол, нет ничего настолько важного, чтобы ей оставаться одной в доме, такого, ради чего стоило испытывать боль разлуки. С Дэвидом. С Беном. Ведь они – вся ее жизнь. Они были всей ее жизнью.

Ничего не сработало, недостало силы, чтобы заставить ее сказать Бену: «Хорошо, я уеду из этого дома. Я поеду с вами». Если сейчас – всего один раз! – встал вопрос выбора между новой жизнью и старой, то этот выбор очевиден: дом и миссис Аллардайс. Здесь ее главные обязательства. (Бен и даже Дэвид вполне обойдутся без нее несколько дней.)