По воле чародея - Лилия Белая

Зря господин Вольцейховски сомневался и в оном: разумеется, пан всё знал.

– Нет, не слышал, – в раздражении откликнулся Властош. – У меня своих дел хватает, но, чтобы ещё и за политикой страны следить – о прошу, избавьте! Новости приносят нестерпимую головную боль.

Сейчас Властош понимал: он не смеет даже упоминать о закрытой магической школе. Ведь, если канцлер узнает о том, что чародей в курсе, он может догадаться и об учениках, примкнувших к нему. Это станет смертным приговором будущему Славении.

– Что, совсем ничего не слышали? – слегка удивился Лихслав, подозрительно вглядываясь в омрачённое тенью лицо пана.

Сейчас оно было непроницаемым. Казалось, кроме тихого гнева на нём ничего уже не могло отразиться.

– А что, я, собственно, должен был слышать, господин Вольцейховски? Или вы мне хотите что-то поведать? Я весь внимание.

Канцлер отрицательно покачал головой с растущими на ней редкими рыжими волосиками:

– Нет. Ничего особенного, просто поинтересовался… Ну, что же, думаю моя прислуга золото уже погрузила… Но… Как насчёт выплаты мне самому? – Лицо Лихслава выражало какое-то звериное беспокойство, впрочем, так было всегда, когда он упоминал про деньги. – Всё-таки, я проделал долгий путь и уже успел наслушаться от вас дерзких речей. Я требую возмещения, господин Вишнецкий.

Чёрная неодолимая злоба почти поглотила чародея. Тем не менее, понимая, что нельзя терять самообладание, он из последних сил улыбнулся графу. И, если бы улыбкой можно было убить, канцлер в тот же миг рухнул бы бездыханным.

– У вас хороший аппетит, советник!

– Верно-верно, полупан. Но то ли ещё будет! Поверьте, осталось недолго, скоро многое поменяется. – Лихслав коротко засмеялся. – А покамест, платите-платите. Иначе, не приведи бог, с вашими друзьями-шляхтичами может произойти что-то нехорошее…

Страшная догадка об исполнении угрозы советника в жизнь, блеснула в уме чародея. И хоть Волховские помещики слыли волшебниками, они не обладали такими силами, как Властош или его дед…

– Вы так за них радеете, – продолжал ядовито советник, – так переживаете за чародеев. Дань из волшебной пшеницы – ваш откуп за все грехи перед Боженькой. А помнится мне, раньше вы деревню славенскую всю пожгли, когда перешли на нашу сторону в войне…

«Сука, заткнись! – закричал мысленно Властош. – Не смей напоминать! Из-за вас я потерял в том огне девочку, Искусницу, что могла всё изменить! Из-за вас, тварей! Ну ничего, я отомщу. И вам за Славению, и убийце моей матери, как только Анастасия разгадает этот ребус».

Маг выдохнул, выдвинул шуфлядку, достал ещё один мешочек с золотом и с резкостью положил звенящий кошель прямо перед носом канцлера.

– Прекра-асно, – Лихслав с жадностью облизнул губы.

Подбросил несколько раз мешочек на ладони, с наслаждением заглянул в него и добил Властоша словами:

– Повезло твоей ведьме-травнице, такой дружок есть. Готов заплатить за всё! Даже, за то, чтобы её просто не трогали. Эх, жалко, девка хороша. Прежде, чем сжечь её, я бы чуток позабавился. Знаешь, ей бы понра…

Договорить канцлер не смог: холод, внезапно пронзивший его острыми льдинками, впился в каждую клеточку тела и застрял в горле колючим ёжиком. Поначалу Лихслав не понимал, что происходит. Он не мог встать и не мог оторвать застывшего взгляда от чародея, смотрящего на него так же пристально. В лице Властоша не дрогнул ни один мускул, тонкие губы искривила недобрая ухмылка. В глазах чародея, сверкающих, будто январский снег, Лихслав увидел свою смерть… Пан, спокойно, не шевелясь и не отводя взгляда, спросил:

– Знаешь, что с тобой будет, если ты тронешь Мару?

Рот Лихслава открылся в немом крике. Канцлер прижал руку к груди. Ему казалось, что сердце сжали сотни ледяных пальцев и принялись вытягивать каждую жилку. Властош продолжал сверлить врага холодным взором.

– Что вы… Нет, нет… Ах! Что вы делаете? – хрипел советник, с ужасом глядя, как руки покрываются гусиной кожей, а затем их, в прямом смысле слова, покрывает лёд.

– Это будет больно… Очень, – чародей просиял безжалостной улыбкой.

– Стража!.. – шипел граф сквозь ледяную боль, терзающую горло, но никто не приходил.

– О, кричите хоть во всю глотку, не услышат, – усмехнулся Вишнецкий, про себя отметив, что не зря наложил на кабинет чары, которые поглощали любые громкие звуки. Гвардейцы стоят у двери, но они не слышат.

Мысленно он продолжил растягивать удовольствие, усиливая действие зимнего заклинания. Если перестараться, можно с лёгкостью убить человека. Лёд замораживал органы, сковывал кровь, точно реку в ноябре. Лихслав дрожал, пальцы покрылись коркой льда, волосы и ресницы – инеем, сердце забилось медленнее. Вокруг стало настолько холодно, что стёкла пенсне советника не выдержали и треснули.

– Умоляю, не надо… Я не трону, клянусь, клянусь… умоляю, – еле слышные слова с паром вылетали у канцлера изо рта, в котором обледеневшие зубы отбивали чечётку.

– Мороз, словно кинжал, заточенный до бритвенной остроты, искромсает тебя изнутри… – молвил Вишнецкий, равнодушно глядя на корчащегося графа. – Крик застрянет у тебя в глотке, лёгкие лопнут, но ты даже не сможешь захлебнуться собственной кровью, потому что она застынет…

Чародей не слышал своих слов: настолько его захлестнула ненависть, что он совсем позабыл о контроле. В какой-то момент, когда советник свалился со стула, Властош опомнился. Потянул пытку ещё пару мгновений и наконец отвёл взгляд.

В истерике советник забил по полу обледенелыми ногами. Тёплые слёзы брызнули из его крохотных глаз, пенсне упало с покрасневшего носа. Властош встал из-за стола, обошёл его и, шурша подолом чёрной мантии, опустился на колени перед лежащим на полу Лихславом.

– Ох… Ну, что же вы так, господин Вольцейховски, править Славенией хотите, а к зимушке нашей славенской ещё не привыкли. Она вас убьёт быстрее, чем яд или нож «верных» вам людей.

Канцлер с ужасом поднял на мага взор, потянулся к треснувшему пенсне, но пан оказался проворнее. Взяв нужную вещицу, провёл над ней сияющей рукой, и стёклышки вновь стали целыми.

– Держите, граф, как новенькое, – протянул пенсне Властош. Дрожащими руками тот взял свою вещь, чувствуя, как тело медленно восстанавливает нормальную температуру.

– Вы за это ответите… Я припомню…

– За что отвечу? – притворно удивился пан Вишнецкий. – Я ведь ничего вам не делал, любезный мой друг. Даже ваши драгоценные очки целы. Никто и не подумает ничего, никто ничего не слышал и не видел. В чём же вы меня обвиняете? Ах, вы ещё дрожите, вижу… Да, осень наступила, холода возвращаются! Жалко мне вас, ну что ж, так и быть, горячий чай гостю мы обеспечим, перед тем как вы поедете обратно, – пан негромко посмеялся.

Лихслав вскочил, отпрянул от волшебника, словно от прокажённого.

– Не стоит. Я уезжаю сейчас же! Но