По воле чародея - Лилия Белая

Следовало самому сделать ход в этой лживой шахматной партии, и Вишнецкий внёс свою лепту – с досадой прикрикнул на кормилицу:

– Немедленно прекрати распускать нюни! Утопилась и утопилась! Что ж теперь, рыдать каждый день, старая?..

Никто не видел улыбку Пелагии из-под рук, которыми она закрывала лицо. Нянюшка, видимо, вошла во вкус, раз рыдания усилились втрое. Оксана с Олешкой, вырвавшись из толпы, рванули к поварихе, утешающе погладили по спине, приговаривая:

– Тётя Палаша, да не переживайте вы так, с вашим-то хворым серцем!.. Так не можна!

Лихслав ощутил, как что-то внутри неприятно защемило. Это «что-то» напоминало доселе забытое… кажется, оно называлось состраданием. Но, тотчас отогнав в сторону ненужные чувства, он с недоверием поглядел на Вишнецкого и уточнил, взаправду ли померла эта Настасья.

– Померла и по делом! Мне её даже и не жалко, – холодно выдал пан.

К слову, он был уверен, что случись такое на самом деле, Настасью бы действительно не пожалел.

– Но коли вы так интересуетесь, мы можем пройти на болото, вы нырнёте туда и, если, даст бог, не утонете, отыщите труп этой девки, дабы убедиться, что моя кухарка не лжёт.

Нырять в болото, даже подходить к нему близко советник отказался. Властош мысленно усмехнулся, выпрямился и взял равнодушно-усталый тон.

– Может, мы всё-таки пройдём в овин за золотом, господин Вольцейховски? – спросил он. – А потом – и в мой кабинет. Понимаете, у меня дел по горло, и вы… Я не хочу вас задерживать из-за какой-то печальной истории.

Канцлер колебался. Его будто что-то удерживало. Он пребывал в сомнениях по поводу услышанного. Но, видя смертельно-усталые лица собственной прислуги, графу нестерпимо захотелось уехать из владений Вишнецкого, да – как можно скорее.

– Ладно, пойдёмте, – зло бросил Лихслав. – Чёрт с вами, полупан. Но знайте: я всегда начеку и за всем слежу. Не переходите границы дозволенного… Не играйте с огнём.

– Я спокойно живу в своём имении, господин. Поверьте, мне приключений и здесь каждый день хватает, вон, от несчастной любви девки топятся, думаете мне лишние проблемы нужны? Лезть при моей-то нелёгкой жизни ещё и во дворцовые интриги… – Властош горько посмеялся. – Ох, прошу, избавьте!

Убедительно слагает. Лихслав ухмыльнулся, поправил пенсне и сел вместе со стражей в карету. Лакеи тут же взобрались на запятки. Властош запрыгнул в седло вороного жеребца.

– Продолжайте работать, жнецы! – прикрикнул чародей и едва заметно бросил быстрый, одобрительный взгляд на крестьян. Он дал понять – его люди всё сделали правильно.

Палашка с облегчением выдохнула. На сей раз обошлось. Как только экипаж отъехал на достаточно большое расстояние, кормилица пана подняла взор на чистое небо.

«Всемилостивый Боже, пожалуйста, помоги! – молила Пелагея. – Пусть этот негодяй покинет наше село сегодня же. И защити Властоша от его интриг. Не дай погибнуть, да прости ему все грехи, ибо виновен во многом!»

* * *

Они сидели за столом в кабинете чародея, оставив стражников за дверью. Неприязнь между паном и королевским советником висела воздухе невидимой тенью и читалась довольно открыто.

Властош старался держать себя в руках, а вот советник не пытался скрыть отношения к магу: презрительно кривился на любые его слова, хмыкал. Едва вошёл в кабинет – с отвращением оглядел шкаф со стеклянными дверцами, в котором находились склянки, жабьи шкурки и рыбьи замаринованные глазки, книги по магии, а также черепа с воткнутыми в них толстыми чёрными свечами.

Властош давно не пользовался всей этой атрибутикой. Теперь она служила лишь украшением кабинета, и волшебнику было даже забавно, что многие гости пугались одного только вида. У колдунов есть вещи и пострашнее кожи земноводных! И, по правде говоря, это – его дом, его шкаф, в конце концов, его стиль… Уважение к хозяину дома никто не отменял! Каждый человек должен иметь при себе уважение к тому, кто открывает дверцу своего жилища. А волшебник, если и использовал жабьи шкурки с рыбьими глазками, то весьма редко, в каких-нибудь тёмных заклинаниях, однако канцлер считал по-иному. Любая вещица казалась ему угрозой, а тень от неё – уродливым монстром, готовым ожить и напасть.

– Мда, какой гадостью вы занимаетесь тут, Вишнецкий. И ещё хвалитесь этим, – пробубнил себе под нос Лихслав, не сводя презрительного взора с пана.

– Моё ремесло – не гадость, господин Вольцейховски, это – во-первых, – сохраняя умиротворение на лице, молвил чародей. – Во-вторых, я не распространяюсь о собственных знаниях на каждом шагу и спокойно живу у себя в имении. Ну, и наконец, в-третьих: выбирайте выражения, ибо вы находитесь в моём доме.

Властош сделал паузу, а потом добавил, стараясь говорить как можно убедительнее:

– То, что вашу сестру Елению по ошибке умертвил неумелый колдун, с которым она связалась, не значит, что теперь следует предавать уничтожению весь магический мир разом! Это глупо. Вы ведь взрослый человек, должны понимать, что делаете. И мне искренне жаль вашу сестру.

Чародей с состраданием поглядел на недруга. Любой бы поверил серьёзному выражению лица и печальным глазам пана.

– Но предавать гибели других детей, – продолжал он, с укором качая пепельной головой, – невинных детей, не следует. Хотя бы, – с уст сорвался едкий смешок, Властош поглядел куда-то ввысь, – подумайте о заповедях Божьих. Иначе потом каяться будет поздно.

Лихслав не нашёлся в ответе, только продолжал прожигать чародея угрюмым взглядом, в коем читалось:

«Что мне – Бог, и что мне ты, колдун?.. Ни религия, ни магия меня не остановят. Ах, мне бы только повод найти, повод при свидетелях… Хоть какую-то зацепку! Обвинить бы и – на эшафот… Любопытно, знаешь ли ты о закрытии последней школы, в которой крысёныши обучались глупым фокусам?»

Господин Вольцейховски зря сомневался: пан был в курсе.

– Собственно говоря, я надеюсь, вы меня поняли. Вот вам за Злату Злотенко, дочь Якова, – с расстановкой молвил хозяин поместья. Он достал из ящика стола кошель и звоном монет вырвал советника из заоблачных мечтаний о мести.

С небрежностью полетел кошель к канцлеру. Сложно описать, как округлились глаза советника, как задрожали его морщинистые руки, когда он ощупал толстый, щедро набитый золотом мешочек.

– Хе, как вы всё-таки цените подобных себе, полупан. Готовы за них таки-ие деньги отдать, – протянул он с кривой улыбкой. Властош почувствовал, как от злобы закипает кровь. Хотелось, если не убить Лихслава, то избить до потери сознания. Помещик опустил глаза и увидел, как на собственных руках, сжимающих край стола, от напряжения вздулись вены.

Лихслав, понимая, что может перегнуть палку, всё-таки умолк. Спрятав мешочек в карман мундира, он вдруг поинтересовался: не слышал ли пан каких-либо новостей из