По воле чародея - Лилия Белая

– Ну, конечно, там ведь сидят в основном бродячие артисты и четырнадцатилетние девчонки, умеющие ворожить! Куда уж туда разбойникам? Им место сразу в Огненном Царстве, а вот актёров и лекарей следует помучить.

Лихслав без промедления нашёлся в ответе.

– Злата Злотенко «исцеляла» при помощи чёрной магии. Потому и арестовали. Дочери вашего управляющего лучше будет там, в башне, подальше от общества.

Властош с улыбкой вплотную приблизился к советнику.

– Давайте о дочери Якова побеседуем в кабинете. Я хочу вам кое-что предложить. Думаю, вам это понравится, граф Вольцейховски, – пан, пересилив себя, совершил невозможное – произнёс фамилию без ошибок.

Лихслав высоким ростом не отличался, потому поглядел на колдуна снизу вверх скептическим взглядом, но… кивнул.

– Хорошо. Но сперва мы погрузим в карету положенное для короля золото. Мы и так вам пошли на уступки! Эта отсрочка… Говорите спасибо вашему другу Мирону Орловскому, он слишком за вас беспокоится, полупан.

– Поверьте, я всё успел и благодарен. Поедемте, граф, к моему поместью. Золото в овине. – Чародей вскочил на коня. – Степан, беги в лес, – обратился Вишнецкий к оборотню на той стороне, – более ты мне не потребуешься!

Степан без единого слова кивнул, ударился оземь и, обернувшись в зайца, ускакал прочь в глубь чащи.

– Ох и престранные у вас слуги, – недовольно пробубнил Лихслав, провожая зайца презрительным взглядом, – эти ваши магические штучки! Какая гадость. Как так можно с живыми людьми?

– Он не человек. Он – оборотень.

Властош улыбнулся, тронул пятками Дамана. Обернись маг лисом или кречетом, верный Даман услышал бы его мысленную брань и проклятия на голову Лихслава.

Вслух же Властош учтиво спросил графа, как прошло время в дороге. Про то «как вы доехали» или «как прошла ваша дорога, достопочтенный сударь?» в приличном обществе всегда было принято спрашивать. Чёртов этикет!

– Нормально, – холодно отозвался канцлер, садясь в карету. – Едемте быстрее, здесь холодно, как на кладбище!

Извозчик хлестнул вожжами лошадей. Экипаж тронулся с места по тропе через сам купол. И стоило только карете и людям въехать во владения пана, магическая брешь в стене, позади, по велению чародея, закрылась.

* * *

Дорогу через лес они проехали молча. Властош сохранял спокойствие, ехал горделиво выпрямившись, хотя странное предчувствие не покидало его душу.

Всё нормально. Настасья заперта, её охраняет Яков, тебе, пан, не о чем переживать. Лихслав даже не знает о ней. Всё будет хорошо. Постарайся заплатить за дочку Якова и отдать золото как можно скорее, да гони взашей королевского пса. Всё будет хорошо, Властош Ладович. Не тревожьтесь понапрасну…

– Сколько у вас душ, полупан? – раздался вдруг безэмоциональный голос из кареты, вернув шляхтича в реальность. Властош понимал, почему граф интересуется: они спокойно и уже не галопом, а мирным шагом проезжали пшеничное поле, и советник увидел крестьян, довершающих уборку пшеницы. Те исподлобья на него поглядывали. Слов не говорили, не кланялись. Канцлеру не понравилось такое обращение. По его мнению, пред ним обязаны были трепетать, целовать длани и, как говорили, ещё в царской Славении, челом бить, но здесь его законы не действовали. Лихслав побагровел от ярости, когда увидел – кланяются эти оборванцы только пану чародею.

– Вы, кажется, меня спрашивали, господин Лихслав, в прошлом году, – резонно заметил Вишнецкий. – Забывчивость, верно? Ну, для вашего возраста это нормально.

Чёрные глазки советника люто сверкнули за стёклами пенсне.

– То было в прошлом году, – скривил он большой рот. – Мне любопытно, сколько сейчас!

– Сгинул кот от любопытства.

– Это – угроза?

– Ну что вы! Если бы вы побольше читали, то знали бы: это – славенская поговорка.

Лихслав скрипнул зубами, когда услышал чей-то смешок: то ли одного из лакеев, то ли кучера, он не разобрал. О численности крестьян Властош мастерски умолчал. Лихслав, как граф, также числился крепостником и на его землях трудились тысячи несвободных людей. Он нашёл, чем зацепить Вишнецкого во время пути. Экипаж остановился посреди жнивы. Канцлер вышел из кареты и шляхтичу пришлось спешиться.

– Несчастные, измождённые крестьяне… Вы их вообще кормите, полупан? Так выглядят, что страшно смотреть. Я-то со своими трудягами не обращаюсь, как со скотом…

Если бы Вольцейховски был без охраны, Вишнецкий одним словом бы сжёг лицемерного ублюдка на месте. Но вместо этого пришлось вопросительно улыбнуться. Чародей поглядывал на невольников, подходивших к гостям с косами и серпами наперевес. Интерес подвиг самых смелых приблизиться, были среди них и дети.

– Я правильно понял, вы хотите сказать, дескать я плохо обращаюсь с моими работниками? – нарочито громко уточнил Вишнецкий, удобнее перехватывая посох. Глазницы черепа грозно засияли, как два фонаря. Лихслав на всякий случай отошёл. Он боялся магии, как огня, и тем не менее – ах, какой парадокс! – обожал золото, полученное из магической пшеницы. Властош решил обратиться к крестьянам и спросил, впрямь ли он так жесток с ними? Люди ответили в пользу пана, догадываясь о последствиях. Мнения на тот счёт были у каждого разные. Люди в белых сорочках и пёстрых вышиванках попросту не знали такого причудливого слова, как жалоба. Выпала тебе тяжёлая доля – так терпи, работай да молчи в тряпочку. Но здесь и сейчас, почти каждый понимал, ради чего канцлер разыграл такой спектакль! Не ради улучшения жизни невольных, нет, но для выгоды и зацепки против Вишнецкого.

В поле воцарилась душная тишина. Но длиться долго ей было не суждено: к пану Вишнецкому, крича тоненьким голоском, бежала маленькая девочка. Разноцветные ленты, украшавшие венок на её головке, летели за ней следом. Заринка. Хрупкими ручками она обняла чародея, заслонила господина собой, а на канцлера обратила суровый, поистине не детский взор.

– Не смейте обижать нашего пана! Он любит нас, а мы любим его! Вы не можете его оскорблять! Это неправильно!

На лице застывшего Лихслава отобразилась странная, какая-то звериная ухмылка:

– О, я пока ещё не начинал, маленькая дрянь…

Заринка, испугавшись перекошенной улыбки государева пса зажмурилась, уткнулась в мантию пана. Властош прижал девочку к себе, ласково погладил по макушке. Её родители Карпо да Ганна, опять не уследившие за дочкой, оцепенело следили издали то за Вишнецким, то за советником. Властош снова смолчал. И всё было бы нормально, оба успокоились и продолжили бы путь к овину, если бы… не появившийся в поле совершенно неожиданно и резко крестьянский парень. Судя по кудряшкам, неровной слепой походке, это был Ивашка. За ним едва поспевала Анфиса. Она останавливала смельчака, умоляла не делать глупостей; кричала, что любит и не хочет его смерти, но тот отмахивался от неё, будто от надоедливой мухи.

– Мне терять нечего, Анфиска!