На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

— Переговоры проводить лучше на сытый желудок, сын мой, — решил настоять на своём князь-епископ, — а потому прошу вас отдать должное моей кухне и вину.

Курфюрст не стал спорить, после лагерной стряпни, которую готовили на костре, хотя и довольно сносно, он рад был отведать нормальной пищи, приготовленной на кухне и по всем правилам кулинарного искусства. И уж князь-епископ тут в грязь лицом не ударил: его повара расстарались для дорогого гостя, да и вина из Италии он для курфюрста не пожалел. И всё же сильно добрее после пира тот не стал, да и на решительности его намерений выпитое итальянское никак не сказалось.

— Первый же пункт вашего договора совершенно неприемлем, — заявил князь-епископ, когда после пира они собрались в кабинете, чтобы провести-таки переговоры. Откладывать их в долгий ящик курфюрст явно не собирался и без результата покидать Лидзбарк-Хайльберг не хотел. — Это же прямая измена его величеству королю Речи Посполитой.

— Вы ещё не поняли, нет больше никакой Речи Посполитой, — едва удержался от того, чтобы повысить голос на собеседника, курфюрст. Пускай он и другой веры, сана католического епископа не признаёт, однако и кричать на него вряд ли будет хорошей идеей. — Король Сигизмунд сам уничтожил её своими манифестами против Литвы. Вы ведь знакомы с ними, не так ли?

Конечно же, князь-епископ был знаком с текстом манифестов, ведь их оглашали в церквях Вармии, и это никак не могло пройти мимо него.

— А вы понимаете, как далеко в этом может зайти король Польский? — продолжил давить курфюрст. — Сегодня Литва, а кто завтра? Варминское епископство пользуется определёнными льготами и преференциями, полученными двести лет назад. Но ведь тогда Литва была отдельным государством в личной унии с польскими королями, а после был Люблинский сейм, закрепивший унию, и не прошло и полсотни лет, как Литвы уже нет, а вместо неё Новая Польша. Закончились её привилегии, и без того сильно урезанные после Люблина. А что будет дальше? Кто следующий? Пока ваше епископство ещё Королевская Пруссия, но быть может не при вашей власти, так при вашем преемнике, она вполне может стать ещё одной Польшей. А земли Варминского епископства поделят на староства и раздадут польской шляхте.

— Литва восстала и за то несёт справедливую кару, — возразил, правда, без прежнего запала епископ.

— Пока никакой кары она не несёт, — разумно заметил курфюрст. — Одно вторжение уже отбито с великими для коронной армии потерями, а второму недавно избранный великий князь Литовский уже готовит хорошенькую взбучку прямо под Белостоком.

— Господь ещё покарает литовских магнатов за их гордыню, — провозгласил, будто с амвона, князь-епископ. — И отдельно за то, что они поставили над собой московитского князя.

— Король Сигизмунд сам активно лез на московский престол, даже сына своего не пустил, когда его звали, — напомнил курфюрст, — а теперь получает закономерный ответ на собственную гордыню. Не стоило ему лезть на Москву: даже разобщённая она сильнее нас. Примером тому Смоленск, который осаждали больше года и пришлось убираться несолоно хлебавши, да Плесков, — он назвал Псков на немецкий манер, — который не смог взять великий Баторий, хотя и объявил тот мир с безумным русским царём своей победой. Такой победы и сам Пирр был постыдился.

— Однако договор ваш станет приговором, если вы не сумеете защитить себя, — рассудительно заявил князь-епископ, — и мне — тоже, коли приму хотя бы один из его пунктов. Ведь все они по сути своей ничто иное, как мятеж и измена.

— Потому я и подошёл к городу, — называть Хайльберг Лидзбарком курфюрст не хотел, тем более, что говорили они с епископом на латыни, ибо первый не знал польского, а второй — немецкого, и выговорить славянское название города было для курфюрста настоящей пыткой, — со всем своим войском и встал под ним лагерем. Если мне не удастся защитить свои достижения, вы всегда можете заявить, будто я принудил вас подписать договор силой, позабыв о дружеских отношениях, связывающих нас.

Князь-епископ был достаточно умён, чтобы понять истинный смысл слов курфюрста. Несмотря на действительно вполне дружеские отношения между ними, которым ничуть не мешали вопросы веры, которых они просто никогда не касались, курфюрст был достаточно силён, чтобы захватить Вармию, один город за другим, прежде чем двинуться к богатому Поморью, где его ждут настоящие сокровища, такие как Эльбинг, Данциг и старая столица Тевтонского ордена Мариенбург. Сопротивляться армии курфюрста епископство сможет не слишком долго и вряд ли успешно: тот нанял настоящих ветеранов и готов спустить их, будто злобных псов с поводка. И тогда варминские города запылают, а епископство потеряет куда больше, нежели по навязанному курфюрстом договору. А кроме того, придётся соглашаться на все условия, поставленные курфюрстом, ведь если он выторгует себе что-то, то в случае поражения не сможет прикинуться жертвой и заявить, что его принудили подписать этот договор.

— Вы не оставляете мне выбора, — тихим голосом произнёс князь-епископ. — Давайте ваш договор, я подпишу все его пункты.

Беседовали они, конечно же, наедине, и потому епископ сам позвонил в серебряный колокольчик, вызывая секретаря. Он быстро отдал ему распоряжение, и в самом скором времени договор был подписан и оглашён перед епископским замком. А уже на следующий день войска курфюрста отступили от Хайльберга и двинулись на запад, к первому поморскому городу, который был целью Иоганна Сигизмунда, крупному и богатому порту Эльбингу.

Опальный бывший гетман великий коронный Станислав Жолкевский, во многом благодаря усилиям своего недоброжелателя, сумевшего-таки втереться в доверие к королю, обойдя самого Жолкевского, известный теперь в Речи Посполитой как битый гетман, почти обрадовался, когда заварилась безумная и кровавая каша в украинных воеводствах. Быть может, для народа это трагедия, как любая война, особенно война гражданская, когда брат идёт на брата и сводятся старые счёты, однако для людей знающих она несёт массу возможностей. К примеру, вернуться в Варшаву едва ли не героем, да ещё и посрамить своих недоброжелателей из могущественной семьи Вишневецких и их родичей князей Збаражских. И возможность эту опальный бывший гетман упускать не собирался.

Такой возможностью Жолкевский видел подстаросту чигиринского Михайло Хмельницкого, немолодого, но и не старого ещё шляхтича герба Абданк, который жил при дворе тогда ещё не опального гетмана в Жолкве, родовом имении Жолкевских. Человек этот был весьма уважаем среди казаков, хотя и редко бывал на Сечи, в основном командовал реестровыми. Но и вольных повёл с собой в Чигирин, на самый край Дикого поля, где татарина встретишь куда чаще, чем казака, и там обосновался на подаренном ему хуторе Субботове, а после сумел выстроить рядом слободу, незатейливо названную Новосельцами. Чигиринские казаки уважали его, и вскоре он стал городовым атаманом, однако к смуте, затеянной Сагайдачным, не присоединился и сумел удержать городовых казаков. Из Чигирина с бунтовщиками не сбежал никто.

— Хмельницкого казаки уважают, — повторил Жолкевский больше самому себе, нежели шляхтичу Сидлецкому, которого вместе с небольшим отрядом отправлял в Чигирин, — именно он может стать тем, кто остановит безумие, начатое Сагайдачным. Приведи Хмельницкого вместе с Чигиринском полком ко мне в Жолкву, Сидлецкий! Быть может, судьба всей Речи Посполитой от тебя сейчас зависит.

— Не подведу, — кивнул тот.

И спустя меньше чем четверть часа отряд отправился на восток, к Чигирину, прямиком в объятые пламенем казацкого восстания украинные воеводства.

Путь их был долог и полон опасностей, однако, пускай и не без потерь, отряд добрался до Чигирина. Двоих они потеряли спустя всего пару дней после отъезда из Жолквы, столкнувшись с отрядом разбойных казаков. Те вылетели из засады со свистом и татарским воем, однако пан Сидлецкий был воин опытный и дело своё знал крепко. Налетевших казаков встретил пистолетный залп прямо в лицо. Убили немногих, да и ранили тоже, однако когда тебе прямо в глаза палят из пистолета, это заставляет сперва задуматься о собственной жизни, а уж после саблей махать. А вот всадники Сидлецкого своего не упустили. Рубка была жестокой, короткой, и хотя казаков было больше, они вынуждены были отступить, скрывшись в той же чаще, откуда и выскочили. На дороге остались лежать двое шляхтичей из отряда Сидлецкого и шестеро казаков.