На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

— Но какова будет цель нашего вторжения в коронные земли? — разумно поинтересовался князь Януш Радзивилл.

— Принуждение короля к миру, — у меня уже был готов ответ. — Новый сейм в Варшаве, который подтвердит отделение Литвы от Польши, положит конец Речи Посполитой.

— Но сделать это, — покачал головой Ходкевич, — можно лишь взяв Варшаву, а для этого мало победить коронную армию в поле. Нужны ещё и тяжёлые пушки, которых у нас нет. И взять их неоткуда.

— Здесь мы можем рассчитывать только на курфюрста, — ответил я. — Не лучшее решение, но другого у нас просто нет. Пока он не может переметнуться к королю, а значит, будет с нами до конца. Если нам удастся разбить Жигимонта ещё раз и осадить Варшаву, он рад будет поделиться с нами тяжёлыми пушками, чтобы после победы принять участие в сейме и закрепить там независимость Пруссии и переход к ней захваченных им земель.

— Если, Михаил Васильевич, — мрачно заметил князь Януш, которому идея переходить в наступление и вторгаться в коронные земли пришлась явно не по душе, — слишком много «если» в вашем плане, и коли хоть одно сработает не в нашу пользу, всё может обернуться грандиозным провалом.

Что нам всем грозит в случае провала, я даже гадать не хотел. Если прежде знал, что меня скорее всего отправят на Родину, к царственному дядюшке, то теперь, когда в Москве скоро может не стать царя, перспективы становились всё мрачнее и мрачнее, вплоть до плахи или заключения в каземат, а в том, что из тюрьмы когда-нибудь выйду, я был совсем не уверен. Слишком уж я опасен самим фактом своего существования для очень и очень многих, начиная с той самой семибоярщины, что сговаривается теперь с королём шведским, и заканчивая Сигизмундом Польским, который ко мне тёплых чувств не питал.

— Победа при Белостоке ничего не решила, — продолжал гнуть свою линию я, — у короля осталась армия, он сохранил кавалерию — главную ударную силу. Если он получит войска магнатов, которым пообещает большие наделы в Литве, а он пообещает, ведь никто в этом не сомневается, верно, панове? Так вот с этими войсками он сможет ударить не только на Гродно, но и на Брест, и на Минск. А мы не можем позволить себе дробить войска, ведь далеко не вся Литва поддерживает мятеж.

Конечно все помнили о Пацах. Те открыто не поддержали короля, однако ни единого человека не дали в нашу армию. И даже волонтёров с их обширных земель к нашему войску не присоединилось ни одного. А значит, как только грянет следующее вторжение, мы вынуждены будем относиться к ним как к врагам, ожидая удара в спину, как и от курфюрста. И кроме Пацев были магнаты, недовольные избранием московитского князя на литовский престол. Чего ждать от них — никто не знал. Могут и поддержать нас, смирив гордыню, а могут, увидев предательство Пацев и курфюрста, решить, что сила не за нами, и ударить в спину. Вот тогда-то вся наша затея с мятежом и независимой Литвой и провалится с треском, похоронив нас под обломками.

— Мы должны наступать, пока можем, — продолжал я. — Пока в королевском войске разброд, не хватает пехоты и только татарские хоругви уберегают его от дезертирства. Спустить липков с поводка, чтобы разоряли округу на пути коронной армии, схватывались с татарскими разъездами, прикрывающими его.

— Липки — не лисовчики, — покачал головой князь Януш Радзивилл, — могут снова отказаться идти в коронные земли и разорять их. Их мурзы не такие, как пятигорские князья: на словах верны присяге великому князю, а на деле поглядывают в сторону Варшавы, как бы чего не вышло.

— Надо объяснить им, — ответил я, — что они уже подняли оружие против ляхов, пускай и на литовской земле. И теперь для Короны Польской, они такие же враги и мятежники, как мы или те же пятигорцы. И с ними, басурманами, никто уже не будет вести переговоры. Их просто пустят под нож. При этом не важно: начнут они разорять коронные земли или нет. Отсидеться в стороне в случае нашего поражения уже ни у кого не выйдет.

Все знали о патологической мстительности короля Сигизмунда, от которой пострадал даже князь Януш Радзивилл. Пускай и не лишившийся должности подчашия, однако фактически потерявший весь политический вес и отправленный в бессрочную опалу за участие в Сандомирской конфедерации. Хотя тогда всё было в соответствии с законами Речи Посполитой. Однако после проигранной битвы под Гузовом, когда князь Януш официально примирился с королём, в большую политику он так и не вернулся. И это один из виднейших магнатов, князь из рода Радзивиллов, что уж говорить о каких-то липках. Никто и не вспомнит о том, что они делали, когда головы полетят. Надеюсь, мурзы их это понимают не хуже моего, ведь малая война Александра Лисовского против фальшивых лисовчиков никак не заканчивалась, несмотря на очевидные успехи лёгкой кавалерии пана полковника и его хоругвей.

— Вы выбрали весьма опасную стратегию, Михаил Васильич, — заявил Ходкевич, — однако вы наш великий князь, мы сами предложили вам корону, и последнее слово всегда за вами. Раз вы говорите, что надо идти в Корону Польскую вслед за Жигимонтом — Литва пойдёт.

Ловко он переложил ответственность на мои плечи, сняв её с себя, а заодно и с князя Януша, однако на то я теперь и великий князь. Деваться некуда, придётся соответствовать.

Сразу же после того как коронное войско покинуло лагерь под Белостоком, король засел за письма. Он писал их целым днями. Сочинял, пока трясся в карете по дорогам и пока ждал, когда разберутся с очередным затором, мешающим ехать дальше. Он диктовал их своему секретарю, одному из ксёндзиков, приставленных к нему епископом Гембицким, который был заодно и секретарём великим коронным. Ксёндзик быстро записывал за его величеством все воззвания к магнатам и простой шляхте, которые должны будут в самом скором времени огласить во всех церквях по всем коронным землям, а также личные письма к самым родовитым и богатым вельможам Речи Посполитой с просьбой выделить денег и дать как можно больше людей для новой войны с мятежной Литвой.

— Поскольку дважды я вынужден был вести войну против литовских мятежников лишь за счёт казны и собственных невеликих средств, — говорил король, — то после двух поражений, нанесённых мятежниками, более сил и средств не имею. А посему взываю к вашему гражданскому долгу и напоминаю, что в Литве зреет не просто рокош магнатов вроде недоброй памяти Сандомирской конфедерации, направленный против моей особы, но полноценный мятеж. Напоминаю о том, что бунтовщиками был проведён omnino illegitimus,[1] а по сути своей scelestus[2] фарс, названный элекционным сеймом, на котором великим князем литовским был избран московитский князь, коий есть hostis implacabilis[3] Речи Посполитой. И если тебе, имярек, — тут нужно было подставить одно из имён по списку из виднейших магнатов, ещё не принявших участия в подавлении литовского мятежа, — дорога Речь Посполитая, и ты желаешь сохранить её и самую душу нашего народа, попранную избранием московита на литовский престол, то немедля веди войска свои к Варшаве, куда, уверен, в самом скором времени нацелит свои когти haliaeetus Moscuensis,[4] ибо в хищническом своём порыве сей самозваный великий князь литовский не остановится.

Король, охваченный пылом вдохновения, проговорил всю тираду без запинки, и молодому субдиакону, выполнявшему роль королевского секретаря, пришлось постараться, чтобы записать всё это скорописью. На расшифровку вечером уйдёт довольно много времени и свечей, однако король уж точно на них скупиться не станет, слишком уж важно это воззвание к вельможным родам Короны Польской. После этого король прочтёт расшифровку, внесёт свои коррективы. Потом изучит получившийся вариант, и уже его старательно перепишут и отправят адресатам. Ну а пока нужно продолжать записывать все излияния его величества, ведь если пропустишь что-то, ответ после придётся держать перед самим всесильным епископом Гембицким, которого боялись все, включая молодого, но отнюдь не глупого субдиакона, выполнявшего в этом походе роль королевского секретаря.