На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Залп! Теперь дистанция куда ближе, и жертв больше. Падают из сёдел гусары, трещат длинные копья, ломаются красивые крылья, закреплённые на задней луке седла, а когда и прямо на кирасе. Валятся сражённые пулями кони, крича почти по-человечески, ведь у боли один голос. Но хоругви несутся вперёд, плотным, колено к колену, строем. И кажется ничто в мире не способно остановить их чудовищный натиск. Мушкетёры сразу после залпа бегут прочь, чтобы успела отстреляться и третья шеренга.

Залп! Почти в упор. Кажется, ещё мгновение, и мушкетёров последней шеренги нанижут на гусарские копья. Однако они успевают выстрелить. Пули пробивают прочные доспехи — на таком расстоянии ничто не спасёт от доброй унции[1] свинца. Кони, получившие ранение, взвиваются на дыбы, и далеко не все всадники справляются с ними. Иные летят под ноги, успевая лишь помолиться. Пережить падение и схватку вряд ли кому-то из них будет суждено.

Дав залп, мушкетёры валятся ничком на землю, сбежать у них шансов уже нет. Но прямо над их головами тут же вырастает настоящий частокол длинных пик. Их острия направлены в грудь и морду лошадям, и даже направляемые железной рукой опытных наездников, скакуны далеко не всегда кидаются на строй пикинеров.

Гусары наносят-таки свой знаменитый таранный удар. Трещат пехотные пики и гусарские копья, без жалости разят концежи. Однако все пехотные полки выдерживают первый, самый страшный натиск польских гусар. Гусарские копья были по большей части сломаны, многие из пикинеров первых шеренг пали от них, не спасли даже доспехи — от тяжёлого наконечникам не спасёт и самая прочная кираса. Но погибших быстро заменили, и строй сомкнулся, не давая гусарам прорваться. В ход пошли длинные концежи, которыми так удобно орудовать с седла. Гусары доставали ими пикинеров, те могли лишь молиться, потому что бросить пику, значит, развалить всё построение, а это верная гибель для всех. Вот и стояли под ударами концежей прусские и прочие пешие наёмники, опытные ветераны, на чьих телах можно прочесть целую летопись сражений, изображённых шрамами от колотых, резаных, рубленых и стреляных ран. Они умели держать строй, и сейчас показали своё умение.

Запели рожки, и гусарские хоругви подались назад. Не сумев сломить первым натиском вражескую пехоту, Потоцкий приказал отъехать на сотню шагов для нового удара. Можно было бы и вернуться в лагерь за новыми копьями, да время дорого. Король такого промедления явно не одобрит. Придётся сразу бить в концежи.

— Гусария, — проехал он перед строем хоругвей, — враг отбил наш первый натиск, но это ничего не значит. Покажите этим топтунам, чего они стоят против нас! Вперёд! — Он указал на перестраивающихся и готовящихся принять новый удар наёмников булавой. — Стопчите их! Вперёд, гусария!

— Виват, пан Ян Потоцкий! — первым подхватил молодой Станислав, родич Яна и Якуба. — Re vera, стопчем их!

И снова сотни всадников ринулись в атаку. Вот только на сей раз противник встретил их куда серьёзней. Между пехотных полков катились лёгкие орудия, пока гусары отступали, собирались и готовились к новому натиску, их выкатили вперёд. Несколько десятков заряженных, готовых к залпу лёгких пушек. На картечь размениваться не стали, против закованных в сталь всадников она не так уж хороша: лучше палить ядрами — они уж точно верная смерть что гусару, что его коню. Мушкетёры спешно выстроились в три шеренги, но теперь в последней стояли где по четверо, а где по десятку солдат с чугунными шарами и фитилями в руках.

Гранаты — оружие известное очень давно, вот только сегодня их едва ли не впервые решили применить в полевом сражении. По совету московского князя, ставшего великим князем Литовским. Прежде гранаты применялись при осаде и обороне крепостей да при абордажах на море, их запасли в превеликом количестве для отражения атак на валы. Однако атаку пехоты удалось отбить и без них, и теперь наёмные пехотинцы должны были отработать в боевых условиях то, что делали пока только на тренировках.

Снова гремят два подряд залпа, валятся, но рвутся вперёд гусары через пушечный и мушкетный огонь. Их натиск не остановить ни пулям, ни ядрам, несмотря на то, что куда больше всадников валится на землю, куда больше коней кричит от боли с переломанными ногами. Гусары рвутся вперёд, словно стая волков, и стальные зубы-концежи хотят отведать вражьей крови, посчитаться за недавний провал, показать немчуре, чего стоят знаменитые на весь мир польские крылатые гусары. Лучшая кавалерия Европы!

Третий залп мушкетёров, ударивший в упор буквально смел с сёдел скакавших в первом ряду. Теперь наёмникам не приходилось опасаться гусарских копий, их у врага не осталось. Но куда хуже оказались взрывы гранат. Чугунные обломки убивали и калечили сразу нескольких человек, кому-то отрывало руки, кто-то вовсе лишался головы. Лошади, получив ранения раскалёнными осколками чугуна, вопили от боли, бились обезумев, и далеко не всегда у наездников получалось справиться со своими скакунами.

Но несмотря на это, снова в ход пошли концежи. Гусары в ярости посылали коней прямо на пики. Концежи наносили страшные удары, от которых далеко не всегда спасали доспехи пехотинцев. И всё больше пикинеров валились на землю. Гусары же рвались и рвались вперёд, буквально промалываясь через густой, ощетинившийся пиками строй.

И уже далеко не такими прочными казались стальные квадраты пикинерских полков. Не было их прежней незыблемости. Ряды и шеренги словно сотрясались в корчах, ходили ходуном. Кажется ещё немного, ещё одно маленькое усилие, и они дрогнут, побегут, ломая строй, и вот тогда-то гусарам будет настоящее раздолье. Знай рази с седла бегущих, закрывающих голову, сдающихся. Никому никакой пощады. Такой приказ отдал им король. И они с удовольствием готовы были его выполнить.

— Вот, пан Александр! — выкрикнул король. — Гусары сказали своё слово!

Александр Ходкевич и сам был рад тому, что гусарские хоругви сумели если не сразу стоптать врага, то уж точно нанести ему тяжкий урон. Сейчас вражеские пехотные полки были на грани поражения. Гусары глубоко врезались в их построение и продолжали теснить обратно к валам. Сейчас бы отправить им на помощь хоть кого-нибудь, но у гетмана польного не было ни единой хоругви в резерве. Все сейчас дрались на поле. Либо в безумной, не затихающей кавалерийской рубке на фланге, либо с вражеской пехотой в центре.

А вот у врага кавалерийский резерв ещё был. И это решило исход битвы.

[1] 1 унция равна 28.3 грамма, вес мушкетной пули в среднем 30,93 грамма

Через шанцы были перекинуты заранее сбитые из толстых досок настилы, по которым легко могли пройти всадники. Тем более что это были далеко не гусары, хотя и тоже до известной степени одетые в броню. Рейтары и конные аркебузиры под командованием полковника Козигловы быстро вышли по доскам на поле боя и обрушились прямиком на фланг и тыл дравшихся с пехотой гусар.

Потоцкий вовремя заметил их, и даже дал приказ отступать, чтобы перестроиться для отражения новой атаки. Вот только слишком сильный натиск разъярённых потерями гусар сгубил их. Они просто не успевали, а когда и вовсе не имели возможности вырваться из плотных пехотных построений. Потеряв напор, они дрались в окружении, разя вокруг себя концежами, но вырваться им уже не давали. Стаскивали с сёдел и убивали. Одного за другим.

Многие однако сумели-таки прорваться, даже повернулись к новой опасности. Но слишком поздно. Слитный залп успевших кое-где вернуться на позиции мушкетёров (всё же немцы были отменными солдатами и с их пехотой мало кто мог соревноваться в скорости выполнения команд) и рейтар с конными аркебузирами, стоил жизни многим гусарам. Их порубленные, простреленные уже местами доспехи не выдержали ещё и этого залпа. Однако стоять на месте гусары не стали. Чудом выжившие Потоцкие, Ян с Якубом и молодой Станислав, повели потрёпанные, но всё ещё опасные для врага хоругви в контратаку.

— Ваше величество, — заявил Ходкевич, — вам нужно уходить. Сражение проиграно.