На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

— Стоит намекнуть и на возможность финансового прибытка, — размышлял его величество вслух, пощипывая по привычке пальцами бородку. — Ведь за голую идею мало кто сражаться готов. Но это после, в личной переписке. Пока же нужно взывать к гражданскому долгу, будить патриотические чувства, иначе мы точно лишимся Литвы.

— И не её одной, ваше величество, — заметил присоединившийся к коронному войску уже после сражения кавалер Новодворский. Он был по делам в Пруссии и спешно вернулся оттуда, чтобы предупредить короля о предательстве курфюрста Бранденбургского, однако чёрные вести его опоздали, после битвы под Белостоком подлая измена вассала не была новостью для его величества. — Курфюрст двинул войска на Королевскую Пруссию, сейчас, наверное, уже вторгся в Варминское княжество, а после ударит на Поморье с его богатыми городами.

— С этим предателем мы будем разбираться в свой черёд, — кивнул Сигизмунд. — Сейчас же куда важнее Литва. Как только мы раздавим этот мятеж и отсечём головы его гидре, тогда и с курфюрстом справиться будет намного проще. Один он против коронной армии долго не выстоит, а шведы ему не помогут. Слишком уж крепко они завязли на севере Московии, что нам теперь на руку.

— Но магнаты из староств Королевской Пруссии могут не привести войска к Варшаве, — заметил Новодворский, — опасаясь вторжения курфюрста в их земли. И тут никакими патриотическими чувствами их не распалишь: своя рубашка всегда ближе к телу. Те же Замойские могут поступить сходным образом из опасения, что им могут угрожать казацкие орды, которые сейчас громят Вишневецких и Збаражских, но скоро могут и на Замостье посмотреть. Земли там богатые, и взять есть что.

— Горе, — проговорил в отчаянии король, — горе тебе, Речь Посполитая, всякий рвёт тебя, как красную тряпку, чтобы из лоскута выкроить себе княжество или королевство. Скоро и у нас будет так, как в Германии, где ста шагов не пройдёшь, чтобы границу не пересечь. Есть ли спасение для Речи Посполитой, кроме как в единстве, в борьбе за общее дело? Нет, и понимают это немногие, но Господь не допустит, пан кавалер, чтобы пала Речь Посполитая, ибо нет более великого оплота истинной веры, нежели она. И когда восстанет страна, словно феникс из пепла, то спросит с каждого: где был ты, когда рвали меня, будто красную тряпку? Пришёл ли на помощь, встал грудью против мятежных, немецких, казацких орд или отсиделся в своём старостве, трясясь от страха. Или, хуже того, сам нож точил, чтобы отхватить себе кусок пошире.

Субдиакон, присланный епископом Гембицким к его величеству, чтобы исполнять обязанности королевского секретаря, без устали скрипел пером по бумаге, записывая скорописью каждое сказанное Сигизмундом слово. Ведь очень скоро эти слова войдут в воззвание, и молодой, но далеко не глупый ксёндз это отлично понимал.

[1] Полностью нелигитимный (лат.)

[2] Преступный (лат.)

[3] Непримиримый враг (лат.)

[4] Скопа Московская (лат.)

Глава 25

Горящая земля

Первым делом с литовской границы курфюрст Бранденбургский двинул войска в Вармию. Эта часть Королевской Пруссии клином врезалась в его владения, и пока города её не будут приведены к покорности, а князь-епископ Варминский не принесёт новую вассальную присягу курфюрсту, покуда само славянское название Вармия не будет забыто, а земля эта снова не станет именоваться Эрмландом, нельзя думать о дальнейшем завоевании Королевской Пруссии, а именно богатых балтийских портов Поморья. О них грезил курфюрст. Однако, не обеспечив себе надёжного тыла, каким по его замыслу должно стать Эрмландское епископство, не своевременно было глядеть в сторону Поморья. Города в Эрмланде совсем не бедные, и правители их во главе с князем-епископом могут сговориться с прусскими оберратами, и пока курфюрст будет воевать в Поморье, вполне способны ударить ему в спину. Нет, этот вопрос надо закрыть быстро, просто стремительно, ведь времени да и денег на долгую осаду эрмландских городов у Иоганна Сигизмунда Бранденбургского попросту нет.

Поэтому первым делом армия курфюрста подошла к столице Эрмланда, городу Хайльбергу, который населявшие его поляки, давно уже занимавшие все серьёзные должности, называли совершенно непроизносимым для немца словом Лидзбарк. Столица Вармии-Эрмланда была не таким большим городом, и всех укреплений в нём имелся только епископский замок. Так что, когда к нему подошло всё войско курфюрста, князь-епископ и не подумал о сопротивлении. Да и не очень ясно было, с какой целью армия вассала польского короля подступила к польскому же городу. До Лидзбарка, конечно, уже добрались новости о мятеже в Литве, о фарсе, который там назвали сеймом, выбрав себе великим князем какого-то московита, о том, что его величество сам вот-вот уже выступит из-под Варшавы, где собирается большое войско, для подавления этого мятежа.

— Что нам делать, ваше преосвященство? — обратился к князю-епископу лидзбаркский каштелян. — Мне поднять гарнизон и призвать шляхту на подмогу?

— А это спасёт нас от армии курфюрста, если тот пришёл с недружественными намерениями? — невесело усмехнулся святой отец, который по совместительству ещё и правил всей Вармией от имени короля Речи Посполитой.

— Нет, владыка, — решительно ответил каштелян. Он был уверен, что князь-епископ и без него знает ответ и не нуждается в нём, однако не мог же промолчать, раз его спрашивают.

— Тогда нет смысла и огород городить, сын мой, — тем же тоном проговорил князь-епископ Варминский. — Отправь к курфюрсту делегацию, лучше всего тебе самому возглавить её, я дам пару ксендзов для представительности. Выясни, что ему нужно от нас, и пригласи его в мой замок на обед. Уж отобедать со мной курфюрст точно не откажется.

Князь-епископ дела решать предпочитал за обеденным столом, считая, что человек хорошо накормленный и выпивший вина, всегда будет более склонен согласиться на предложения и увещевания, нежели голодный и оттого злой.

Однако как только в просторный зал, где князь-епископ решил устроить небольшой пир по случаю визита курфюрста, вошёл сам виновник торжества вместе с генералом Оттенгартеном и графом Вальдеком, правитель Вармии понял, с этими договориться не выйдет. Либо воевать, либо соглашаться на все их предложения. А в том, что предложения гостей его не устроят, князь-епископ ничуть не сомневался.

Началось всё, правда, довольно пристойно. Курфюрст, хотя и был лютеранином, однако никакого презрения, свойственного протестантам по отношению к католическому духовенству, выказывать не стал. Но и за благословением не обратился, как и сопровождавшие его военные. Он широким шагом прошёл за стол, сел на назначенное ему место по правую руку от хозяина. Но стоило только князю-епископу подняться из своего кресла, чтобы провозгласить первый тост, как курфюрст остановил его нетерпеливым жестом.

— Я не стану пить здравицу королю польскому, — решительно заявил он, — потому что более не признаю его своим сюзереном. Он потерял всякое право так именоваться с тех пор, как отрёкся от Литвы в своём манифесте, объявив те земли Новой Польшей, по образу Великой и Малой Польши. Я не желаю, чтобы Пруссия и Бранденбург в будущем обратились в ещё какую-нибудь Польшу, и, уверен, та же судьба ждёт и Королевскую Пруссию.

О манифесте князь-епископ знал и не одобрял его, однако мог делать это только молча, потому что, хотя он и был сенатором, однако голос его в сенате Речи Посполитой весил не слишком много. К тому же часть его земель уже находилась под властью воеводы мальброкского, что не добавляло князю-епископу политического веса.

— Тогда с чем вы прибыли в Лидзбарк, сын мой? — спросил у курфюрста князь-епископ, садясь на своё место и понимая, что пир уже идёт не по плану.

— Чтобы провести с вами переговоры, ваше превосходительство. — Иоганн Сигизмунд намеренно обратился к князю-епископу самым нейтральным титулованием, подчёркивая, что говорит сейчас с князем мирским, равным себе, но никак не с духовным лицом, ведь как лютеранин он католического священства не признавал. — У меня уже составлен договор о семи пунктах, однако в ходе переговоров мы можем что-то убрать или как-то расширить его.