Последний Герой. Том 7 (СИ) - Дамиров Рафаэль

Мы поставили мажорчика караулить у прохода. Всё-таки шум он поднимать умеет хорошо, если что. А руками работать — не его привычка, так что на стрёме от него толку больше. В последнее время, кстати, он перестал кричать по поводу и без про своего папеньку, и все больше как-то взрослел и становился самостоятельным.

Остальные засучили рукава и принялись разгребать камни.

Некоторые глыбы приходилось даже отодвигать всей гурьбой: наваливались, тянули, толкали, скрипели зубами, стараясь не слишком шуметь, пока камень нехотя не сдвигался на ладонь-другую. Чтобы облегчить работу, брызгали из котелка водой на пол, чтобы скользили камни, и действительно — кое-где удавалось сдвинуть крупные глыбы чуть легче. Но всё равно выматывались так, что потом сидели, хватая ртом воздух.

А всё-таки проход не поддавался. Сколько сил ни бросали — ощутимого результата пока не было.

— Фух… дохлая это затея, чую, — вытер лоб Ефим. — Мы и не продвинулись ни грамма.

— Узники замка Иф, блин, — заскулил мажорчик. — Сколько там тот лет копал?

— Лет тридцать, — буркнула Евгения, успокаивая сбитое дыхание.

— Десятки? Не хочу тут десятки лет торчать!

— Пока у нас другого выхода нет, — сказал я, стараясь говорить ровно, чтобы всех подбодрить. — Так что будем работать в этом направлении. Раскапывать. Может, там действительно ничего и нет, просто расщелина, куда и мышь не пролезет. Но другого занятия у нас ведь всё равно пока не имеется. Так?

Я оглядел сидящих — усталых, с чёрными от пыли руками и глазами, горевшими в отблесках костра.

— Либо сидеть сложа руки и ждать своей участи, либо барахтать лапками, как та лягушка в крынке со сметаной, — добавил я. — И выбора у нас особо нет.

Люди переглянулись. Кто-то кивнул, кто-то тяжело вздохнул, но в глазах мелькнула искра: значит, ещё боремся.

Мы снова взялись за камни, едва отдышавшись — когда со стороны входа послышался подозрительный шорох. Что-то трещало, ломалось, скрипело, словно по камням скользил некий груз. Что ещё там принеслось? Мы переглянулись, бросили работу, заняли позиции. Каждый схватил своё оружие, приготовились — никто не понимал, что ещё за выкрутасы задумали урки.

Я осторожно выглянул из-за камня и увидел: в лаз летит охапка хвороста. За ней ещё. И ещё. Куча прибавлялась прямо на глазах.

— Эй, начальник! — раздался веселый, хрипловатый голос Кирпича. — Сейчас мы вас будем… выкуривать! Вы готовы принять баньку по-черному? Ха-ха!

— Господи, — воскликнул Костя, побледнев. — Они хотят сжечь нас заживо!

— Не давайте просунуть хворост внутрь! — скомандовал я. — Не дать протолкнуть дрова!

Мы выставили колья вперёд, упёрлись, палками старались отталкивать сухие ветви, но снаружи зэки давили с яростью, продвигая внутрь огромный ком из хвороста, сплетённый из сухих сучьев. Ветки хрустели, ломались, но напор не ослабевал.

Мы с Вороном несколько раз метнулись вперёд, пытаясь достать хоть по рукам, но бесполезно — колья были слишком коротки. До их пальцев не дотягивались. Куча росла неумолимо, продвигалась ближе к залу. Сухие ветви уже почти проснулись туда.

Наконец напор ослаб, масса хвороста упёрлась. Мы всей группой вдавили колья, остановили её. Или задержали — кто кого пересилит, сказать было невозможно. Может, дрова просто нарастили критическую массу, и зэкам стало трудно проталкивать их дальше.

Один из них потерял осторожность — слишком усердно полез проталкивать кучу внутрь, наклонился глубже, чем следовало. Костя уловил момент, дернулся вперёд. Выпад. И всадил заострённый кол прямо в грудь.

— Я попал! — крикнул он, глаза загорелись.

— Уйди из прохода, дурында! — рявкнул Ефим.

Но мажорчик, окрылённый своей первой удачей, замешкался. И в этот миг из-за веток раздалось сухое «бах!» — выстрел прогремел так, что пещеру сотрясло. Кирпич поджидал именно этого. На этот раз это была не картечь — пуля.

Костю словно подбросило. Радостный возглас оборвался на полуслове. Он рухнул на камни, схватившись за живот. Меж пальцев хлынула кровь, лицо побледнело, и крик сменился хриплым стоном.

В тот же миг снаружи хрустнуло железо — Кирпич перезаряжал ружьё.

— Чёрт! — выдохнул я, бросился к Косте, схватил его за ворот и рывком оттащил вглубь, за укрытие каменной стены. Нужно было убрать его с линии огня, пока не прогремел следующий выстрел.

Костя лежал с широко раскрытыми глазами, хватал ртом воздух, словно рыба на берегу, и шептал, заикаясь:

— Вы… вы видели? Я его убил… Я ведь теперь герой… я такой же, как вы… не хуже… Да? Что вы молчите?

— Тише, тише… — Ефим присел рядом, положил ладонь ему на голову, гладил, будто ребёнка успокаивал.

В животе зияла страшная рана, пулевая пробоина, откуда вытекала жизнь вместе с кровью. Все понимали: ещё несколько минут — и всё. Никто даже не пытался перевязать парня: каждый видел, знал нутром, что с такой раной не выживают. Тем более — в пещере.

И всё же Костя, на удивление, не истерил, не визжал, как можно было ожидать. Я помог ему сесть, привалил к стене. Он дышал часто, поверхностно, но в глазах была осознанность.

— Что ж ты полез… чего ж ты так неаккуратно? — тихо проговорил Ефим, качая головой.

По его щеке скатилась слеза, пробороздила серую дорожку, скрылась в спутанной седой бороде.

— Я хотел помочь… я правда хотел помочь… — бормотал Костя, цепляясь за наши взгляды, будто искал понимания. — Я не бесполезный какой-то…

— Тише, тише. Не говори ничего, тебе тяжело, — сказал дед мягко, сдавленно. — И это… слышь… Извиняй, малой, если обидел…

— Ты так говоришь, старый пердун… — с трудом выдавил Костя, кровь сочилась меж пальцев, но в голосе не было злобы. — Как будто прощаешься. Как будто всё…

Он задыхался, но взгляд его цеплялся за нас, горел, не хотел угасать.

— Я жить хочу. Я хочу быть таким… таким, как Макс. Как все вы… Я никогда не был таким… но понял, что хочу.

— Разные мы ягоды, Костенька… — тихо проговорил Ефим, склонившись к нему. — Разные поля нас взрастили… У тебя папашка — олигарх, ты модный, блатной…

Он говорил это тоже без укора, без злости, будто убаюкивал.

— Нет у меня отца, — вдруг выдохнул Костя, глаза его блеснули в полутьме.

— Как — нет? — удивился Ефим, остальные тоже сдавленно ахнули от удивления.

— Ну… есть где-то. Но я его не видел. Детдомовский я. Всю жизнь хотел из говна и грязи вылезти… в люди. Поступил в престижный универ, на бюджет. Стипендия повышенная… Одеваться стал… подрабатывал… кроссовки вот понтовые прикупил…

Он задыхался, говорил рывками, но ещё держался.

— Подделка, да я знал… Но модные. Чтобы завидовали. Всю жизнь я мечтал, чтоб мне завидовали. Чтоб я не был как все… как все вы.

Губы его дрожали, глаза застилала мутная пелена.

— А теперь понял… зря всё это… Я хочу быть как вы…

Он судорожно заглотнул воздух, глаза закатились, тело обмякло.

— Я хочу… быть как раньше… — сорвалось с его губ еле слышно. — Вы — настоящие… Остальное всё — подделка… Как мои кроссовки…

И Костя умер.

Глава 5

— Суки!!! — рыкнул Ворон, и его голос прозвучал так, будто он сказал это за всех нас.

Будто в нём говорил каждый из нас.

На душу и правда будто лег тяжёлый камень — много тяжелее тех, что мы без толку двигали целый день. Ефим не скрывал слёз, седая борода намокла, остальные глотали их, скрипя зубами. Нас становилось всё меньше.

Зэки что-то замолчали. Хворост перестали проталкивать, но тут в пещеру потянуло дымом. Сначала еле заметным, потом явственным, едким. И вслед — треск веток, который невозможно спутать ни с чем. Огонь. Сухие сучья загорелись, пламя разрасталось.

Пока тяга выдавливала дым наружу, но все понимали — это ненадолго. Стоило лазу прогреться, костру разгореться как следует, и мы задохнёмся.

— Вода! — скомандовал я. — Лейте воду! Но аккуратно, не высовываться!

Мы собрали всё, что было под рукой: котелок, кастрюльку, алюминиевые кружки, пару плошек, прихваченных из избушки. Выстроились цепочкой вдоль стены до самой лужицы, что питал тонкий ручей. Каждый передавал другому, руки мелькали в полутьме.