На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Именно поэтому отменная армия курфюрста остановилась на границе, прямо на берегу Немана. Когда командовавший ею генерал Оттенгартен подошёл справиться у курфюрста, что значит эта остановка, тот ответил ему, что нынче же отправит нескольких гонцов в Варшаву, чтобы узнать у короля польского, как сюзерена Пруссии, какие действия необходимо предпринять их армии.

— Не забывайте, генерал, — добавил Иоганн Сигизмунд, — мы не вольны в своих действиях на территории Речи Посполитой, потому что со времён падения ливонского ордена, несчастная наша Пруссия и моё курфюршество находится в незавидном качестве ленников польского короля. Он отдал приказ подготовить войско и двигаться к границе Великого княжества Литовского, но не более того. Самочинно перейдя эту границу, мы можем невольно стать не просто врагами нашего сюзерена, но и предателями в его глазах.

— Король польский слаб, — заметил генерал, — и, как мне кажется, он станет тянуть с решением. Да и пока гонцы доедут в Варшаву, пока вернутся обратно, время будет упущено. Литовцы приведут сюда свои войска, и нам придётся прорываться вперёд с боем.

— А для чего нашим солдатами пики, мушкеты и пушки? — пожал плечами курфюрст. — Мы пришли сюда воевать, так какая разница, когда начнётся война?

— Есть разница, ваша светлость, — решил-таки настоять генерал, — в том, воевать ли с подготовившейся армией или же идти вглубь страны, не готовой к войне.

— И оставить в тылу жмудинов? — покачал головой Иоганн Сигизмунд. — Вы слабо представляете себе народ, живущий по ту сторону границы, генерал. До королевского приказа и глашатаев, что станут в каждой церкви кричать о том, кто мы такие и зачем идём, ни о каком тыле здесь и мечтать не приходится. Они примутся нападать на наши разъезды, а фуражирские команды станут пропадать в здешних лесах. В итоге мы останемся без провианта и фуража, без нормальной разведки. Прямо как Жолкевский с Вишневецким, когда атаковали Литву прошлой зимой. Вы ведь уже знаете результат.

Никаких вопросительных интонаций в последней его фразе не было и близко. Генерал Оттенгартен ознакомился с ходом и результатом проигранной коронным войском кампании против литовских мятежников.

— Мы подождём новостей из Варшавы, — закончил курфюрст, — к тому времени дороги окончательно просохнут, так что двигаться по ним будет намного проще, нежели тащиться по грязи.

Генерал кивнул и не стал дальше спорить с ним. Он мог бы сказать, что по подсыхающим дорогам двигаться удобнее будет и литовской армии им навстречу. Однако Оттенгартен был достаточно умён, чтобы видеть: курфюрст принял решение и отступать от него не собирается, какие бы аргументы ему ни приводили. Так что смысла дальше сотрясать воздух нет.

Дождались они, конечно, литовскую армию, которая сильно опередила гонцов из Варшавы. Полки конницы первыми подошли к месту, где встал лагерем курфюрст, однако быстро откатились назад. Вскоре милях в пяти от лагеря курфюрстовой армии начал расти второй, литовский, укреплённый стан. Конные разъезды то и дело встречали друг друга, при этом лёгкие всадники обеих армий лишь поглядывали друг на друга без приязни, однако сближаться отряды не спешили, и до стычек ни разу не дошло.

А спустя три дня после прибытия последних полков в литовский стан к лагерю курфюрстовой армии подъехала группа парламентёров. Возглавлял их офицер в литовском наряде, при нём драбант, одетый, конечно же, гайдуком, нёс белый флаг переговоров на длинном древке, а рядом скакал рослый трубач. Они остановились вне досягаемости пушек, которые Оттенгартен на всякий случай велел выкатить на окружавшие лагерь валы, и по сигналу офицера трубач выдул звонкие ноты.

— Впустить их, — велел курфюрст.

Именно этого он и ждал, к этому готовился. Теперь оставалось только принять окончательное решение. Поддержит ли он мятеж или же выступит на стороне сюзерена, польского короля. Оба варианта сулили определённые выгоды и несли свои риски. И какой же предпочтительней, Иоганн Сигизмунд пока не мог себе сказать. А ведь определиться нужно будет в самом скором времени.

Поход литовской армии к прусской границе ничем не отличался от того, что я пережил недавно, когда русская армия шла к Смоленску. Долгие переходы, тряска в седле, десятки, если не больше, забытых вещей и не сделанных дел, которые приходилось доделывать буквально на ходу. И текущие проблемы наваливались с каждым пройденным днём и оставленной за спиной верстой всё сильнее.

И всё же в походе я чувствовал себя куда уверенней, нежели в Вильно или даже в Москве. Мир интриг, разговоров и предательства не был мне близок. Конечно, ни интриги, ни предательства никуда не девались и в армии, однако здесь всё было как-то честнее что ли. Все на виду, в спину ударить куда сложнее, чем в городе.

Армия двигалась не быстро, тем не менее спустя день передовые части её уже миновали Кейданы, город, принадлежавший Радзивиллам, а на следующее утро уже были в Россиенах. Оттуда до расположившейся лагерем на границе прусской армии оставалось чуть больше полусотни вёрст. Один хороший дневной переход, и мы окажемся на месте. Вот только что нас там ждёт, пока нельзя сказать точно. Битва с курфюрстом или же переговоры. Хотя, наверное, даже если он предал нас, без диалога точно не обойдётся. Атаковать врага сходу я не собирался, а потому надо будет соблюсти весь подобающий протокол. Но при этом порох, как говорится, нужно держать сухим. И быть готовыми к сражению в любой момент.

В Россиенах, одном из самых больших городов Жмуди, к нам присоединились войска генерального старосты Жемайтского. Станислав Кишка не стал уводить свои полки в Польшу, двинул их к границе. Вот только стало ли у нас больше друзей или врагов, я не знал. И всё же насчёт друзей сильно сомневался. Тем более, что пан Станислав, пускай и прибыл ко мне с полковниками на военный совет, который мы собрали в Россиенах, однако держался почти высокомерно. Он всем своим видом давал понять, что не считает меня настоящим великим князем и остаётся с нами лишь потому, что таково решение сейма. И не забывал это подчеркнуть, к месту, но чаще, конечно, не к месту.

— Нам стоит двинуть вперёд кавалерию, — заявил он первым делом. — В ней у нас преимущество перед курфюрстом, и им стоит воспользоваться. Нужно ударить по нему, рассеять и погнать прочь, чтобы дорогу забыл в литовские земли.

— Он пока ещё не переступил границу, — напомнил ему Ходкевич, на правах великого гетмана литовского, получившего булаву уже из моих рук, командовавшего армией, — и нападать на него будет actus aggressionis[1] против Пруссии. Пускай герцогство, как и владения курфюрста, данник Польши, однако просто так нападать на него мы не имеем права.

Латинские выражения снова вернулись в речь магнатов, хотя ими не так густо сыпали, как в первое время. Война заставляла позабыть кое о каких договорённостях. Мне кажется, такие люди, как Ходкевич по-настоящему живут лишь во время войны, потому что лишь тогда могут в полной мере раскрыться их многочисленные таланты. Не хотелось признаваться себе в этом, но, наверное, и я, нынешний, не тот, кто жил в двадцать первом веке, был таким же. Остатки личности князя Скопина желали постоянного действия, войны, скачки, рубки, а вовсе не сидения в Вильно покуда соберётся сейм, на котором магнаты решат кому же быть великим князем. Он хотел воевать с поляками, пускай бы и вместе с литвой. Как говорится, хоть бы и с чёртом, лишь бы против ляха. И я разделял его желание. Однако теперь, когда война вроде началась, шла она как-то странно, и странность эта была совсем не по душе ни мне, ни тому, что осталось от прежнего князя Скопина.

— Лёгкой коннице, — заявил я, — стоит пройти вперёд и разведать позицию курфюрстовой армии. Заодно поймём, хотя бы в общих чертах, его намерения. Если он атакует разъезды, значит, перед нами враг, и мы имеем полное право атаковать его. Если же займёт выжидательную позицию, то и мы встанем напротив него станом, окопаемся, а после начнём переговоры.