На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Оттенгартен перекрестился и ничего не ответил. Перспективы, нарисованные курфюрстом, поразили его до глубины души.

— Вот против чего восстали литовские магнаты, — добавил курфюрст, — вот против чего станем сражаться и мы с вами, генерал Оттенгартен. Вот почему мы повернём на запад, и коли придётся, силой приведём под мою руку ту область, что сейчас называется Королевской Пруссией, соединив мои владения в единый домен. Сбросим польское ярмо и станем сами диктовать им условия. Закончится княжество, и из пепла этой войны восстанет королевство Пруссия.

Оттенгартен был потрясён словами курфюрста, но спорить не стал. Был он человек военный до мозга костей и понимал, что такое приказ. Раз правитель решил порвать с Польшей и стать самостоятельным, он пойдёт за ним. Ведь присягу он давал именно курфюрсту, а не польскому королю. Ну, а коли провалится вся авантюра, так и спрос будет только с правителя, а не с генерала, который только приказу следовал.

Мы с курфюрстом вошли в шатёр одновременно с разных сторон. Благо тот оказался достаточно велик, а конструкция его позволяла откинуть сразу оба клапана, избавляя нас с Иоганном Сигизмундом от глупой игры с пропусканием друг друга вперёд. С нашей стороны замерли рейтары Козигловы, с той, другой, стояли почти так же одетые прусские кирасиры. Меня сопровождал один только Ходкевич: несмотря на все просьбы и увещевания, Станислав Кишка остался в лагере. Рядом с курфюрстом шагал шикарно разодетый аристократ, которого гетман загодя представил как графа Вальдека. Однако и он, и Ходкевич молчали, они были лишь немыми свидетелями наших переговоров. Сейчас слово за нами, rex minoris, но dux maioris.

— Все наши договорённости, достигнутые на прошлой встрече, остаются в силе, брат мой, — первым делом после приветствий заявил курфюрст. — Я не собираюсь вторгаться в пределы Великого княжества Литовского в обмен на то, что ваши войска не войдут в область, называемую Королевской Пруссией. Там войну с Сигизмундом Польским вести буду я.

— А в той Пруссии, которую вы считаете своей, дорогой брат, — поинтересовался я у него с самым невинным видом, — вы уже достаточно навели порядок, чтобы не беспокоиться за тылы?

— Оберраты и города так испугались ваших побед, — рассмеялся он, — что дали мне денег даже больше, нежели я рассчитывал. Поэтому я нанял почти всех свободных офицеров. Конечно, тех, кто хоть чего-то стоил. И ландскнехтов собрал тоже едва ли не всех, кто готов был пойти воевать прямо сейчас. Как видите, у меня достаточно людей и пушек, чтобы привести в трепет оберратов и городских бургомистров не только в Княжеской Пруссии, но и в королевской.

— В таком случае, — заявил я, — мы должны договориться о поставках оружия. В первую очередь мушкетов и замков к ним из ваших арсеналов. Нам их нужно столько, сколько вы готовы нам предоставить.

О цене я тактично умолчал, недостойное это дело даже для rex minoris торговаться с братом-князем.

— Арсеналы ради вас я, конечно, опустошать не стану, — на удивление честно ответил Иоганн Сигизмунд, — однако, надеюсь, сумею поставить достаточно мушкетов и замков к ним, чтобы закрыть ваши потребности в огнестрельном оружии. Однако мы ушли от главного. Мы ведь не о мушкетах и замках к ним пришли говорить. Не так ли, мой любезный брат?

— Именно, брат мой, — кивнул в ответ я, понимая, что начинается самое сложное.

— Я уже сказал вам, дорогой брат, что намерен заняться Королевской Пруссией, — произнёс курфюрст, — чтобы объединить свои владения и сделать их настоящим королевством Пруссия.

— В этом я вам препятствовать никоим образом не намерен, — ответил я.

Нам же лучше, чем сильнее ослабнет Польша, а ни о какой Речи Посполитой сейчас и упоминать нет смысла, тем проще нам будет завоевать свободу для Литвы и добиться выгодных условий на грядущих переговорах с Сигизмундом. А чем сильнее будет свежеиспечённый сосед Польши, тем меньше она будет глядеть на восток, в сторону московских земель. Так утешал я себя, думая, что и на литовской земле служу отчизне, пускай и весьма необычным способом.

Новости же из Русского царства приходили одна мрачнее другой. Однако я от них отмахивался, старался не думать о тамошних делах и о том, что царственному дядюшке моему не долго, по всей видимости, носить шапку Мономаха. Если не поляки, как это было в той истории, которую я не переписал и помнил кое-что из учебников шестого или седьмого класса, так шведы до него доберутся. Причём руками московских бояр, которые давно уже у них чешутся сорвать с царя Василия венец и быстренько приморить или же в монахи постричь, чтобы уже и не думал о царстве.

Гнал я от себя и мысли о семье, причём гнал едва ли не сильнее, нежели думы о Родине и её судьбе. Александра ведь уже родить должна, вроде, насколько я понимаю. Ведь скоро год, как я пришёл в себя на смертном одре под пение патриарха Гермогена на каноне соборования. А значит сынишку, я вслед за супругой думал, что обязательно родится сын, мы заделали месяцев десять с лишним назад. Они сейчас под сенью монастыря в Суздале, где вроде бы тихо, и никто туда не лезет. Кому нужна разорённая вотчина Шуйских, где торчит один князь Иван-Пуговка, совершенно отставленный от дел старшими братьями? Но нельзя сейчас думать о маме, Александре и малыше. Никак нельзя. Ведь полезут в голову дурные мысли, что могу их больше и не увидеть. Их могут взять в заложники, чтобы вертеть великим князем Литовским, как флюгером. Нет! Прочь! Никаких мыслей о семье, иначе точно упущу нечто важное в разговоре с курфюрстом, а цена каждого слова сейчас слишком высока. И измеряется она не золотом, но кровью!

— Мне будет довольно вашего слова, брат мой, — кивнул курфюрст. — Однако вы знаете теперь о моих планах, хотелось бы иметь представление о ваших. Хотя бы в общих чертах.

— Литве не нужны чужие земли, — заявил я. Этот ответ мы готовили ещё в лагере во время обсуждения встречи с Иоганном Сигизмундом, — наша задача, в первую голову, принудить короля Сигизмунда Польского к миру на наших условиях. Во-вторых, вернуть те земли, что были отторгнуты у Литвы после позорного сейма в Люблине.

— Но это же затронет интересы весьма серьёзных и богатых людей в Польше, — заметил курфюрст. — Вы уже стали врагами Вишневецких, а это безмерно богатая семья, которая теперь уж точно ополчится на вас. Однако, кроме них есть ещё Потоцкие и сам Жолкевский, пускай тот и в опале. Они все поднимут против вас оружие, даже если им король Сигизмунд не по нраву.

— У меня есть те, кто займёт их на какое-то время, — усмехнулся я.

Конечно же, Иоганн Сигизмунд в курсе того, что мне служит теперь полковник Лисовский, которого я могу спускать, как пса с поводка. Да, сейчас он со своими людьми всё ещё гоняет по лесам фальшивых лисовчиков, однако охота его, как будто, удачна, потому что нападения на фуражирские команды и разъезды по дороге почти не случались. Да и жалоб от однодворцев и застянковой шляхты стало намного меньше. Об этом известил меня оставшийся в Вильно Лев Сапега.

Казаков тоже не стоило сбрасывать со счетов. Они сейчас устраивают в тех землях, что через много лет назовут Украиной, такое, что и подумать страшно. Там война идёт настолько жестокая, что даже бывалые солдаты изумленным шепотом рассказывают о ней друг другу и находятся под впечатлением от этих событий. А уж удивить или ошеломить их очень непросто: они-то привыкли к войне семнадцатого столетия, и души их давно зачерствели. Но, при этом, рассказы о зверствах обеих сторон в войне на землях Вишневецких пронимают даже их.

— Желаете разорить тот край руками казаков и черни, — понимающе кивнул курфюрст, — а после придёте на дымящиеся развалины, как освободитель и добрый повелитель. Весьма умный план, вот только исполнители могут слишком легко выйти из-под контроля, и удержать их будет не в ваших силах.

— Эти земли ближе к коронным, — философски пожал плечами я, — дальше на их пути будут Замостье, Белз, Санок, Краков, наконец. Казаки пойдут в тот тучный край, а не в Литву, где им до самого Слуцка взять будет толком нечего.