На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Мои слова заставили его задуматься. Даже шутовское выражение, которое, казалось, намертво прилипло к лицу кошевого атамана, быстро сошло. Он нервно гладил пальцами булаву, заткнутую за широкий китайского шёлка, расписанный драконами, шарф, которым опоясался.

— То не мне делать, княже, — наконец выдал Шелобод, — с тем мы лишь к Петру Кононовичу прийти можем. Лишь ему, выбранному поперёк ляшской воли, гетманом обеих сторон Днепра и всего войска запорожского, да лишённому булавы по указу короля Жигимонта, такое под силу. Волю твою, княже, мы до него донесём, но коли не встанет Петр Кононович против ляха, то не обессудь. Большее не в наших силах, мы люди скромные, — не удержался и ввернул-таки под конец полушутливым тоном кошевой.

Я понимал, что требовать чего-либо от черкасов не могу вовсе. Даже то, что они отправятся в коронные земли с моим поручением, уже большой риск, за такое всех их без лишних разбирательств на колья насадят. Однако если им или тому самому Петру Сагайдачному, лишившемуся булавы после Смоленска гетману, удастся поднять настоящее восстание, вроде того, что устроил (или устроит, а может и не устроит уже) Богдан Хмельницкий, для нас это станет просто неоценимой поддержкой. Занявшееся с нескольких углов здание, что прежде звалось Речью Посполитой, король Сигизмунд погасить уже вряд ли сумеет.

Тут в голову, как когда-то строчки «Бородино» перед Московским побоищем, в голову влез совершенно неуместный отрывок из «Двенадцать» Блока. «Мы на горе всем буржуям, мировой пожар раздуем. Мировой пожар в крови — Господи, благослови!».

[1]Пищальники — пехота Русского государства конца XV — первой половины XVI веков, обслуживающая и использующая пищали — артиллерийские орудия и ручное огнестрельное оружие. Начиная с 1510 года, упоминания о пищальниках, как о людях, вооружённых огнестрельным оружием и участвующих в боевых действиях, становятся регулярными. В историографии существует разная трактовка термина «пищальники». Так, Н. М. Карамзин и ряд других историков считали, что пищальники — первоначальное название стрельцов. Однако, как в настоящее время считает большинство историков, пищальники первой половины XVI века были отдельной формой пехоты, полностью вытесненной или поглощённой стрельцами вскоре после их появления в 1550 году. Следует отметить, что термин «пищальники» также может использоваться для обозначения любых воинов, вооружённых пищалями или аналогичным оружием

[2] Ослоп — русское название деревянной палицы или дубины

[3] Трансильвания, или Семиградье, Эрдей, Ардял (лат. Transsilvania «Залесье», рум. Transilvania, рум. Ardeal, нем. Siebenbürgen («Семиградье»), венг. Erdély, укр. Семигород) — историческая область на северо-западе Румынии

Глава 15

Преинтереснейшая история

Снова принять Вишневецкого король решил лишь после долгих консультаций с епископом Гембицким. Сперва Сигизмунд наотрез отказывался встречаться с князем, которого своей волей отправил в воеводство Русское, чтобы он там войско для нового похода на Литву готовил. Однако королевский секретарь был царедворец опытный и знал, что и как говорить его величеству, чтобы изменить его мнение. После трёх таких консультаций, каждая длилась существенно больше часа, Сигизмунд уступил и принял бывшего гетмана польного.

— Вы уже привели мне армию? — первым делом поинтересовался король, когда Вишневецкий разогнулся после глубокого поклона.

— Можно сказать и так, ваше величество, — загадочным тоном ответил тот. — В прошлый раз, когда вы изволили принять меня и Жолкевского, — князь намеренно не стал называть его гетманом, — я не успел ничего поведать вашему величеству прежде чем вы велели нам обоим покинуть комнату для совещаний.

— И что же такого вы желали поведать? — заинтересовался король.

— Это весьма интересная и длительная история, — сообщил Вишневецкий, — участником которой стал и ваш покорный слуга.

— Принесите стол и вина, — велел король

Он любил истории и слушать их желал в приятной для себя обстановке.

Начал князь Вишневецкий с того, что рассказал, как к нему в походный шатёр, во время долгого отступления коронной армии, вошёл командир разведчиков поручик Збигнев Ломницкий.

Сперва князь хотел вовсе выгнать его, потому что время было позднее, и всё, чего хотел Вишневецкий — это лечь спать. Долгий марш по раскисающим дорогам дорого давался войску, и гетман польный смертельно устал раздавать распоряжения многочисленным пахоликам, которых гонял вдоль по всей длинной колонны растянувшейся армии — из авангарда к обозу и обратно. А от докладов, что сыпались на него отовсюду, пухли уши и голова. Однако князь был достаточно разумным человеком, чтобы выслушать отвратительно бодрого, после целого дня в седле, Ломницкого. Тот как будто только что из будуара варшавской красотки вышел, а не с коня слез, только запаха духов не хватает. Одежда в порядке, лишь сапоги в грязи, да и те не сильно, в лице ни следа бледности и усталости.

Вот они преимущества молодости, — подумал про себя Вишневецкий, чьи юные годы давно остались в прошлом.

— Что у вас, поручик? — усталым голосом поинтересовался князь, желая тут же отбить у Ломницкого всякое желание лезть к нему.

— Имею смелость предложить вам, князь, операцию, — заявил в ответ Ломницкий, как будто не заметивший княжеского тона, — которая может результатом своим иметь гибель либо, что ещё лучше, пленение главы разбойных лисовчиков либо кого-нибудь из его ближнего круга.

Слова поручика заинтересовали Вишневецкого, и он решил, что отдых может и подождать. Как оказалось, не прогадал.

— Замысел поручика оказался весьма рискован, — рассказывал королю Вишневецкий, сидя в удобном кресле перед столом, таким же как у самого Сигизмунда, на котором стояло вино и тарелка с лёгкими закусками, на случай если у князя пересохнет в горле. Опальный или нет, он оставался великим магнатом, и заставлять его рассказывать стоя Сигизмунд не стал бы: слишком велик урон княжеской чести. — Однако выгоду сулил, действительно, великую, а что мне самому пришлось головой рискнуть, то не беда. Я человек военный, мне это не впервой.

Выслушав Ломницкого, князь молчал потом очень долго. Непривычно долго. Хотя и не был он человеком порывистым, давно уже в силу возраста привык сперва обдумывать всё, прежде чем говорить что-то или тем более предпринимать. Но всё равно задумался Вишневецкий надолго, прежде чем кивнуть.

— Обо всём надобно и Жолкевскому рассказать, — выдал он первым делом.

Может и не хотелось Вишневецкому посвящать в планы ещё и коронного гетмана, однако выбора не было. Тот должен быть в курсе, ведь замысел поручика не просто дерзкий, он ещё и опасен чрезвычайно, да ещё рисковать головой в нём должен никто иной, как сам гетман польный.

— Если я попадусь лисовчикам, — добавил Вишневецкий, — смертью мне это не грозит. Однако золота на выкуп Лисовский или тот прихвостень его, которому я могу достаться, захочет столько, что семье ни за что не выплатить.

Но хуже всего было оказаться снова в плену у московита, родича их царя, который и царём-то зваться права не имеет. А откажись Адам с Михаилом платить выкуп, его и вовсе могут в Москву отправить. Сидит же там до сих пор Ян Пётр Сапега, несмотря на то, что старший родич его в мятежники подался. Могут и обменять на канцлерского родича. Такие мысли бродили с голове гетмана польного, однако решения своего менять он не собирался.

— Конечно же, — сделав глоток вина, говорил Вишневецкий королю, — Жолкевский принялся отговаривать меня, считал весь замысел мальчишеством и авантюрой.

— И был прав, — вставил веское слово Сигизмунд. — Мне и самому недавно доводилось под саблями стоять, едва лично за оружие не взялся. Лишь кавалеру Новодворскому удалось меня тогда, под Смоленском, удержать, но руки лезущим к нам московитам мы вместе рубили! — блеснул король, и Вишневецкий, отлично знавший, как дело было, поднял бокал с рейнским, салютуя отваге короля, которой тогда не было и в помине. Но кому какое дело до правды. — И скажу вам, как человек, имеющий военный опыт, лично военачальнику незачем головой рисковать да шею под вражеские сабли подставлять.