На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

— И это должно что-то менять⁈ — возопил король. — Польская кавалерия — лучшая в мире, и не раз это было доказано. Пальцев загибать не хватит, чтобы перечислить все победы. И вы не сумели справиться с литовской конницей! Не с наёмной пехотой и запершимися в лагере стрельцами, как при Клушине. Но в кавалерией во сто крат худшей нежели ваша!

И снова Жолкевский выразительно глянул на Вишневецкого. Князь внезапно оказался в весьма трудном положении. Ведь именно он вёл в бой кавалерию, о которой распинался сейчас его величество, и он потерпел поражение от «кавалерии во сто крат худшей». Не только опытным военным был коронный гетман, но ловким царедворцем, что и продемонстрировал прямо сейчас, подставив под удар вместо своей головы княжью.

— Гусар у меня было мало, — выдал первое, что пришло в голову совершенно не готовый отвечать королю Вишневецкий. Он сам себя слышал и понимал насколько беспомощным оправданием они прозвучали, — да к тому же большая часть их — мои, не коронные. Панцирные же казаки что у нас, что у литовцев одинаковые. Что же до волонтёров, тут вы, ваше величество, сами знаете, каковы они в бою. Однако врагу удалось удивить нас конными аркебузирами и рейтарами, кого я точно не ожидал увидеть в литовском войске.

— Этих неприятных сюрпризов, — тут же подхватил Жолкевский, — удалось бы избежать вовсе или же существенно нивелировать их, если бы враг не узнал об атаке с тыла так рано, как он узнал.

Ещё один гвоздь в крышку гроба военной карьеры Вишневецкого. Гетман коронный вчистую переиграл князя перед королём. Теперь что бы ни сказал дальше Вишневецкий это звучало бы ещё более жалко, а потому он предпочёл промолчать.

— Булавы ваши, паны гетманы, принимаю, — после долгой паузы выдал король. — Есть у меня более достойный человек на должность гетмана коронного. Вам же, пан Жолкевский, надобно здоровье поправить в своём имении, оно сильно подорвано поражениями, нанесёнными вам московитским князем. Ну а вас, князь, ждёт воеводство русское, — обратился король к Вишневецкому. — Если приведёте достаточно людей оттуда для новой кампании против литовских мятежников, то быть может булава польного гетмана к вам вернётся. И на сей раз хоругви должны быть достаточно хороши, чтобы справиться с литовцами.

Сигизмунд жестом отпустил обоих и бывшие гетманы, которым оставалось только зубами скрипеть, покинули комнату для совещаний.

Главным преимуществом русской армии были стрельцы. Лучшей регулярной стрелковой пехоты не было почти ни у кого из соседей Русского царства. Конечно, они куда уверенней чувствовали себя в гуляй-городе или хотя бы на засеке нежели в поле, защищённые одними лишь гишпанскими рогатками. И всё же ни у поляков ни у литовцев и близко ничего похожего не было. Конечно, всегда можно было нанять гайдуков, которых вместе с гусарами привёз в Польшу Стефан Баторий. И даже обученные по гайдуцкому образцу полки были в коронной армии, как и хоругви у некоторых видных магнатов, не призиравших пехоту, как все поляки. Можно было нанять тех же черкасов с Сечи или из городовых полков, те, кто не попал в реестр, активно шли на службу к кому угодно. И всё равно им не сравниться даже с городовыми стрельцами, а уж про приказы московских я и вовсе молчу. Наследственная служба на одном месте, когда отец твой был стрельцом, а дед ещё при Иване Васильиче Грозном, только сыне Василия Тёмного, в пищальниках[1] ходил, накладывает определённые обязательства, хотя бы не посрамить памяти славных предков. Ну а наёмному человеку всё едино, он сегодня может с тобой быть, а завтра из лагеря уйти, как черкасы под Смоленском.

Такой опоры в Литве я был лишён, и ощутил это очень остро почти сразу после возвращения в Вильно. С этим надо было что-то делать, однако я ума не мог приложить, что именно. Пришлось обращаться за помощью к Ходкевичу с Янушем Радзивиллом да ещё к памяти князя Скопина. В пищальники шли обедневшие дворяне, которые со своей земли не могли выставить даже коня и доспеха, а вот на пускай и дорогую, но куда дешевле справы поместного всадника пищаль их доходов вполне хватало. Поэтому войском они были пускай и организованным, однако как и дворян сотенной службы их распускали после военной кампании, им ведь за своим малым хозяйством приглядывать нужно, чтобы совсем уж не оскудело, так что даже с пищалью в бой пойти стыдно станет. Казённых же выставляли посадские и городские жители от трёх или пяти дворов в зависимости от того, насколько велик город, и те самые дети боярские из оскудевших ставились над ними сотниками. Вот только нерегулярность сбора вела к слабой подготовке пищальников или огненных стрельцов, как их ещё тогда называли. Окончательно распустили их в Грозном царе, когда перед походом на Казань пять десятков новгородских пищальников пришли к нему с челобитьем, а он отказался принять их. Дворяне попытался вытолкать пищальников взашей, но те пустили в дело свои пищали да ослопы,[2] но против луков и сабель дворян долго не продержались и вынуждены были с позором отступить. С тех пор никаких пищальников не собирали для похода, а царь повелел начать верстать людей в стрелецкий приказ. И всё же опыт пищальников вполне мог нам пригодиться сейчас, когда меры приходится принимать воистину экстренные.

— Думаете, Михаил Васильич, — покачал головой Ходкевич, выслушав меня, — казаков да гайдуков нам не хватит?

— Не хватит, пан Ян Кароль, — кивнул я. — Слишком мало их да и выучки общей у тех же гайдуков непросто нет. Казаки-то хоть своими кошами воевать привыкли, знают друг друга в лицо, да и командиры многие по Сечи или иной службе знакомы, гайдуки же — совсем иное дело.

Казаки шли к нам на служу весьма охотно, особенно когда по предложению Сапеги мы открыт литовский реестр, и за счёт них пополнялись ряды нашей огнестрельной пехоты. Не самой стойкой, не самой дисциплинированной, однако уж какая есть, альтернативой им были только гайдуки надворных хоругвей. Посылать людей в Венгрию или Семиградье[3] за настоящими гайдуками было слишком долго, даже если король Матияш или вассал Османской империи князь Габор Батори, племянник того самого Стефана Батория, что сидел на польском престоле, дадут нам гайдуков, то пока будут идти переговоры, а после к нам двинется это самое возможное подкрепление, здесь, в Литве, всё уже будет решено — так или иначе. Чем мы точно не располагали, так это временем. Поэтому из надворных хоругвей всех магнатов, что перешли на нашу сторону собрали два больших гайдуцких полка, во главе которых поставили Яна Тышкевича, который пару лет до того прозябал на должности подскарбия надворного, ходя в подчинении у поддержавшего нас и принесшего мне присягу подскарбия великого литовского Иеронима Воловича. С немолодым уже казначеем, который был обласкан королём, имел долгую беседу Сапега, которому удалось убедить Воловича принять нашу сторону и отказаться от должности королевского секретаря. Взамен я подтвердил все привилегии Воловича в том числе и освобождение его имения и всей собственности в Гродно от налогов. Ян Тышкевич же, как и все достаточно богатые шляхтичи, сперва грезил гусарией, однако набрать даже по выданному мной листу пшиповедну достаточно людей не смог, приведя вместо этого самую многочисленную хоругвь гайдуков. И тут же был назначен командиром обоих гайдуцких полков с правом назначать офицеров по своему разумению.

— Тышкевич докладывал, что гайдуки весьма разные по боевым качествам и дисциплине, — продолжил я. — Одни — настоящие солдаты, другие же сразу видно, только в надворных хоругвях и служили, боевого опыта нет вовсе. Он сейчас пытается выковать из них единое целое, но получится ли…

Тут я мог только развести руками. Этого не знали ни я, ни Ходкевич, ни сам Тышкевич. Потому что ответ на этот вопрос даст только настоящий бой. Однако предполагать лучше худшее, чтобы потом не разочароваться. Это меня научила ещё прошлая жизнь, да и опыт князя Скопина говорил о том же.

— Допустим в Пруссии можно купить достаточно замков для пищалей, — кивнул Ходкевич.