На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

— Лучше дотянуть до Воздвижения,[7] — возразил лучше разбирающийся в этом вопросе Ходкевич, — тогда кметы охотнее идут в выбранцы. Работы меньше, а раз руки не нужны, так им и припоминают всё.

Дотянет ли наш мятеж хотя бы до Ильина дня,[8] будет уже хорошо, а загадывать так далеко я бы не рисковал.

— Лановая пехота, — покачал головой Острожский, — сколько её ни натаскивай будет дурна. Она проживёт ровно одну кампанию, а как распустишь по домам, так после кого соберёшь в новый набор, кто ж знает. Даже если и будут ветераны, их сильно разбавят новые выбранцы, которых придётся тренировать с чистого листа. Настоящая пехота — это наёмники. И надо успеть навербовать их в Пруссии, покуда этого не сделал король.

— Иоганн, курфюрст Бранденбургский, — заметил рассудительный Сапега, — вассал Жигимонта. Он может просто запретить своим подданным наниматься к нам на службу.

— Он пускай и регент Пруссии, — согласился с ним, но тут же возразил Острожский, — но ландгофмейстер ему напрямую не подчиняется, потому что Иоганн лишь курфюрст Бранденбурга, а не герцог прусский, чтобы ему ни обещали в Варшаве. Оберраты[9] фактически не подчиняются регенту, а Жигимонту не до того, чтобы разбираться ещё в прусской политике. Поэтому что бы курфюрст Иоганн ни запрещал, на это в Кёнигсберге всем наплевать. Ландгофмейстер может использовать это как мотив для отказа, однако если мы достаточно хорошо подмажем его, он быстро забудет обо всех запретах, настоящих или мнимых, откуда бы они ни исходили. Из Бранденбурга или Варшавы, не важно.

Если честно, я не очень понял, о чём именно дискутировал с Сапегой князь Острожский. Для меня вообще открытием стало, что Пруссия оказалась вассалом польского короля, как-то не укладывалось это у меня в голове. Князь же Скопин знал об этом не больше моего — всё же его в воины готовили, а не в дьяки иноземного приказа.

— Через ландгофмейстера можно и у шведского короля людей попросить, — добавил Януш Радзивилл. — Не так как это сделал царь Василий, — вежливый кивок в мою сторону, на который я ответил таким же, — он ведь в отчаянном положении находился в отличие от нас. А Каролус Шведский уж точно согласится подкинуть нам солдат, лишь бы ослабить своего верного врага, Жигимонта, чтобы тот и думать забыл о претензиях на шведскую корону.

— Он может не только золота за них захотеть, — напомнил о себе я. — Я ведь вёл переговоры с генералом Делагарди о помощи, и первым делом тот сообщал, что его королю нужны земли.

— Шведская земля худа и не родит доброго хлеба, — кивнул Острожский, — потому её и нужно много, чтобы прокормить народ и армию. Конечно, Каролус Шведский захочет отщипнуть кусок пожирнее, но пускай накидывается на коронные земли в бывших Инфлянтах, Литву же оставит в покое.

— Думаете, Иван Константиныч, — не без иронии обратился к нему Сапега, — он остановится только на Инфлянтах и не захочет большего?

— Быть может, и нет, — согласился Острожский, — однако даст он нам солдат для борьбы с Жигимонтом или нет, на его решение о новом вторжении это никак не повлияет, Лев Иваныч.

— Тогда, — решил я, — переговорам с Карлом Шведским быть, но обещать ему за солдат нужно только деньги, а также дружественный нейтралитет в случае его новой войны с Польшей.

— Вы так с нами совсем ополячитесь, Михал Васильич, — рассмеялся князь Радзивилл-Сиротка, и я был уверен, что имя моё на сей раз он исказил намеренно. — Скоро от вас и латыни удивляться перестанем.

Вот за такими разговорами и прошёл остаток пира. Поспать нам тогда удалось лишь пару часов. Следующим утром армия покинула Гродно и потянулась обратно в виленский лагерь.

[1]Врагами литовского народа (лат.), по аналогии с hostes populi Romani — «враги римского народа»

[2] Народной легализации (лат.)

[3] Реестровое казачество или приписное казачество, Реестровые казаки, Регистровые казаки — часть казаков Поднепровья, принятых Речью посполитой на государственную военную службу для организации охраны и обороны южных границ польско-литовского государства и выполнения полицейских функций

[4] Сделал тот, кому выгодно (лат.)

[5] 25 марта

[6] 24 августа

[7] 14 сентября

[8] 20 июля

[9]Высшим органом власти в Прусском герцогстве был совет оберратов, состоящий из ландгофмейстера, обер-бурграфа, обер-маршала и канцлера. В обязанности ландгофмейстера входил сбор налогов и надзор за военной палатой. В ведении обер-бурграфа находились доменные земли. Обер-маршал управлял двором монарха и замещал ландгофмейстера в его отсутствие. В ведении канцлера находился суд, а также школьная и церковная политика

Глава 14

Тяжкая ноша

Верно говорят, тяжела шапка Мономаха. Давит на плечи, даже если её не носить. Интересно, каково моему царственному дядюшке, ведь у него-то груз забот побольше моего выхолит. Мне есть на кого опереться, мы повязаны со всеми этими Радзивиллами, Сапегой, Острожским и Ходкевичем, всех нас ждёт плаха, если верх возьмёт Жигимонт. Наверное, у меня ещё есть шансы выжить, постригут в монахи и отправят в Москву или же посадят под замок до тех пор, пока дело с моей Родиной не решится так или иначе. А вот магнатам ни опалой ни банницией уже не отделаться — их ждёт топор палача, потому что земли их уже поделены между сторонниками короля и теми, кто остался в Литве ему верен. Поэтому никто из них не станет за спинами остальных сговариваться с Жигимонтом, все понимали — не поможет.

Однако всё равно бремя правления тяжкой ношей легло на мои плечи. Командовать армией куда проще, хотя и там есть свои сложности, однако всё равно они неизмеримо меньше, нежели в мирной жизни.

А ещё мне приходилось через два дня на третий встречаться с крайне неприятным и порой мне людьми. Первым был, конечно же, Александр Юзеф Лисовский, однако тот, получив приказ вместе со своими людьми находился в постоянном загоне, как говорили в Литве, преследуя отступающее коронное войско, вырезая фуражиров и нападая на отставшие отряды. Действовали лисовчики с привычной им безжалостностью, оставляя после себя только покойников. Но одним лишь Лисовским не особо приятные личности, с которыми пришлось беседовать, не ограничились.

Наша армия вернулась в Вильно, сильно уменьшившись по дороге в размерах. Я вынужден был распустить посполитое рушение, потому что непосредственная угроза миновала и шляхтичи стремились вернуться к своим наделам. Многие, правда, тут же отправились искать удачи по пути следования коронной армии, что оказалось весьма удачно. Иные же рассчитывали на службу в собиравшемся под Вильно литовском войске. Были это в основном дворяне совсем уж безземельные, которым дома делать нечего, они одной лишь саблей живут. Однако и до откровенного разбоя, как лисовчики и примкнувшие к ним, опускаться не желают. Многим из них находилось дело, правда, кое-кто, услышав предложение, даже за саблю хватался, настолько оно было для гордых шляхтичей оскорбительным. Вот только после пальцы на рукоятке разжимались сами собой, потому что выбор стоял простой, либо смирить гордыню и принять предложение, либо отправляться домой и прозябать в убожестве и полунищете, когда иные зажиточные крестьяне на магнатских землях получше живут, либо же примыкать к лисовчикам. И многие выбирали честную службу. В пехоте.

— Наверное, среди поляков мы бы не смогли найти стольких желающих пойти офицерами в полки выбранецкие, — заявил мне Ходкевич. — Те последнюю корку доедать станут, а с коня не слезут. Наша же, литовская, шляхта не столь разборчива, да и победнее коронной будет.

И всё же переход в офицеры лановых полков для шляхтичей был серьёзным ударом. Те, кто получше стрелял, шли в конные аркебузиры. Те, кто мог представить доспех, хоть какой-то, в рейтары, под командование дубоголового, однако несмотря на это весьма толкового пана Козигловы. И лишь самые бедные отправлялись в пехоту да ещё и какую, набранную из буйных, непригодных почти ни к какому труду кметов, которых выпихнула крестьянская община. И из них-то им приходилось делать не просто людей, но солдат, хотя бы какое-то подобие. Было из этого правила исключение. Правда, только одно.