На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

— Все разом! — скомандовал он, отпуская аркебузу и та повисла на коротком панталере,[1] никуда не денется. — Назад! Галопом!

И две шеренги всадников развернули коней и кинули их в галоп, уходя от спешащих отомстить за павших товарищей и расквитаться за собственную растерянность гусар.

Но их было кому встретить. Навстречу отступавшим безо всякого порядка панцирным казакам вылетел на коне князь Януш Радзивилл с небольшой свитой драбантов.

— Стоять! — громовым голосом прокричал он, вскинув над головой руки. — Там гибнут ваши товарищи! — Он указал на поле боя. — Там решается судьба Отчизны! А вы бежите, как трусы! Вперёд! — выкрикнул он ещё громче, хотя казалось это просто невозможно. — Кто последует нынче за мной, тот смоет позор с себя кровью! Вперёд!

И он дал своему аргамаку шпоры, бросая его прямо на несущихся на него панцирников. Драбанты последовали за ним с обнажёнными палашами. Личным примером князю удалось увлечь за собой большую часть отступавших панцирников. Они промчались мимо вовремя расступившихся конных аркебузиров Мелешко-Мелешкевича, и ударили прямо навстречу преследовавшим их гусарам. Схватка была жестокой, но короткой. Гусар было слишком мало, чтобы принять удар, и пускай они дорого продали свои жизни, надолго задержать атаку Радзивилла не смогли. А следом набравшие скорость и поверившие в свою звезду панцирные казаки врезались в главную баталию.

[1]Панталер, бандальер (от нем. Band — «лента, тесьма») — перевязь через плечо, предназначенная для крепления аркебузы, позднее штуцера, карабина, мушкетона (тромблона) или лядунки (патронной сумки), являлась элементом снаряжения изготавливалась из кожи и имела крепления (зацепы, крюки) для огнестрельного оружия и коробки (лядунка) для боеприпасов

Не только Мелешко-Мелешкевич отличился в тот день, но и дубоголовый командир рейтар, могучий Лонгин Козиглова герба Зервикаптур. Его рейтары в упорной и жестокой схватке сумели смять и рассеять панцирных казаков Вишневецкого, когда ему навстречу устремились всадники посполитого рушения, он принял удар и вступил с ними в бой. Его рейтары были вымотаны долгой рубкой с панцирными казаками, однако у их командира не возникло в голове и мысли отступить. Он только приказал всем перезарядить пистолеты и они все разом дали залп по несущимся навстречу всадникам шляхетского ополчения. А после залпа с упор, снова ударили в палаши. Уставшие рейтары несмотря ни на что смогли сдержать натиск шляхтичей посполитого рушения. Снова закипела жестокая рубка, вот только теперь куда больше рейтар валилось на землю под ударами вражеских сабель.

Но не только у Вишневецкого были собраны ополченцы из окрестной шляхты. Волонтёры шли и к мятежникам, считая, что за ними в Литве сила и они ещё получат свою долю трофеев, на которую и рассчитывали. Вот они-то и ударили по ополченцам Вишневецкого, поддержав рейтар. Лишённые кавалерийского порыва, завязшие в рубке с рейтарами Козигловы ополченцы Вишневецкого не выдержали. Короткое сражение на фланге шло не больше пары минут, и всадники коронного посполитого рушения бросились прочь с поля боя, давая литовским ополченцам и уцелевшим рейтарам пространство для манёвра.

Иной командир мог бы и пожалеть своих людей, дать им передышку, но только не Лонгин Козиглова. Он тут же велел трубачам играть общий сбор, а после повёл свои хоругви в тыл к гусарам Вишневецкого. Литовские ополченцы последовали за ним.

И вот уже переменчивая военная Фортуна отвернулась от польного гетмана. Казалось, битва выиграна, враг окружён и его остаётся только добить. Но теперь уже самому Вишневецкому пришлось драться в окружении. Фанатиком князь не был, и знал, когда нужно спасаться. Снова попадать в плен, ему совсем не хотелось. Когда всё обернулось против него, Вишневецкий пришпорил своего аргамака, и вместе с ближней охраной вырвался из боя. Его никто не преследовал, слишком уж мало сил осталось у литовцев.

Но кем не был Вишневецкий, так это трусом. Он не стал покидать поле боя и сумел собрать всех, кто пережил его. И с этими силами отправился обратно на другой берег Немана, к Жолкевскому. С тяжкой вестью о своём поражении и том, что замысел великого гетмана коронного провалился с оглушительным треском. Теперь оставалось придумать как обелить себя и очернить перед королём Жолкевского, чтобы если не сохранить булаву польного гетмана, так хотя бы не потерять ничего. Князь Константин Вишневецкий не был трусом, но и дураком не был, и старался думать наперёд.

Я даже не сразу понял, что изменилось. Мы с Кшиштофом Радзивиллом и несущим потери отрядом ближней охраны рубились в самом центре, нам было не до того, чтобы головой крутить. Тут бы себя уберечь да врага достать — ни о чём другом уже и не думаешь. И вот вдруг напор врага ослабевает, коронные гусары уже реже набрасываются на нас и я даже успел глянуть по сторонам. Ничего особо не понял, да и тут же пришлось с новым врагом рубиться, отбивая тяжелеющим с каждым взмахом палашом, выпады длинного вражеского концежа. Но я сумел каким-то чудом сбить его в сторону и достал ляха по плечу. Затупившийся давно клинок палаша не прорубил наплечник, однако удар мой был настолько силён, что гусар покачнулся в седле, его скособочило, а выпрямиться он не успел. Его угостил ударом клевца на длинном древке кто-то из ближних гусар Радзивилла.

Были и ещё враги, их удары оставляли следы на прочных доспехах, что подарили мне Радзивиллы. Чужие клинки изорвали в клочья леопардовую шкуру, которую я носил поверх них. Гусар же теперь — без этого шика никак нельзя. Но я рубился отчаянно, понимал, в плен мне сдаваться нельзя, а значит надо драться за свою жизнь. До последнего вздоха, до последнего удара, а лучше всего до последнего ляха.

И вот когда уже не было сил поднять руку для нового удара или защиты, когда аргамак мой спотыкался всё чаще, когда боль от многих небольших ран уже не давала покоя, бой закончился. Я опустил палаш и тот повис на темляке. Сил снова поднять его уже не осталось, даже если бы от этого зависела самая жизнь моя.

Но тут ко мне подъехали сразу двое Радзивиллов, братья Кшиштоф и Януш. Оба в посечённых доспехах, оба улыбаются и протягивают руки для дружеского объятия.

— Победили, князь Михал, — первым сообщил мне Януш. — Наша взяла.

Услышав их, я едва с седла не свалился от изнеможения. Сил не осталось совсем.

Глава 13

Придет серенький волчок

Длинной колонной, словно дракон растянулась армия гетмана Жолкевского по литовским дорогам. Вот только дракон этот был слаб, едва ноги волочил и почти не мог отбиваться длинными когтями своими от наскакивающих со всех сторон волков. А уж волки-то нашлись сразу. К лисовчикам, кто уже и без того активно портили жизнь польскому войску, присоединились десятки волонтёров из недавно приведённой к присяге литовской шляхты. Уж тут-то они припомнили полякам все чинимые насилия и грабежи, все унижения, которым их подвергали порой прямо на пороге родного дома, на глазах у семьи и, что куда хуже, у холопов. Все, кто был в силах, садились на коней, брали в руки сабли и подчас ведя за собой отряд из собственных кметов, а то и вооружённых холопов, шли громить фуражиров и разъезды коронного войска. Если прежде земля горела под ногами у поляков, то теперь они натурально шагали по раскалённой лаве, извергнувшейся из жерла вулкана. И вулкан этот и не думал засыпать, выдавая всё новые и новые потоки лавы.

— Войско ослепло и оглохло, пан гетман, — доложил Жолкевскому Юрий Ганский, командовавший разведкой в армии. — Я не могу отправлять своих людей на верную смерть. Всякий разъезд или отряд разведки повергается нападению, и не понять чьему, лисовчиков ли или же местной шляхты. Но результат, пан гетман, всегда один.

Какой именно Жолкевский знал и так, продолжать Ганскому не требовалось.

— Мы идём по враждебной земле, — заявил Вишневецкий, когда командир разведки ушёл из их шатра, — и должны продолжать слать вперёд отряды разведчиков. Войско не должно продвигаться вслепую.