Хозяин Амура (СИ) - Шимохин Дмитрий

— Ну, ты и фрукт!' — наконец произнес он, когда я закончил, и тут же залпом, по-мужицки, опрокинул в себя полную рюмку перцовки. — Вот ведь как судьба-то человеческая поворачивает… Знал бы, с кем тогда в фанзе китайской балакал… А я-то, старый дурак, думал — беглый какой, аль просто бродяга с фартом…

Он не договорил, лишь с силой стукнул кулаком по столу, и по его лицу я понял, что наша «случайная» встреча была подарком не только для меня, но и для него.

— Так, значит, «Сибирское Золото»… это твое дело? — спросил Лопатин, подавшись вперед через стол, и в его глазах загорелся острый, деловой огонек. — А я-то, старый пень, хожу кругами, прицениваюсь, да все никак решиться не могу!

— Что так? — удивился я. — Дело верное, Общество устроено с высочайшего соизволения. Я сам с Великим князем, вот прям как с тобой сейчас разговаривал!

— Верное-то верное, да уж больно душок от него дурной пошел по Иркутску, — он наклонился ко мне еще ближе и заговорщицки понизил голос. — С тех пор, как в нем Сибиряков объявился. Михал Александрыч, — Лопатин презрительно скривился, — мужик хваткий, спору нет. Но токмо хватка у него — медвежья. Где прошел — там другим места нет. Под себя все гребет. Я как услыхал, что он к твоему делу примазался, так и отступился. С ним каши не сваришь — либо обманет, либо сожрет. Мы с его семейством давно на ножах…

— Ну, Главный управитель-то — я, — усмехнулся я. — Тарановский — такая теперь моя фамилия!

— Дак, а мне-то откуда знать! — хлопнул он себя по ляжке. — Знал бы я, что за Тарановским ты стоишь, ей-богу, без раздумий бы влез! Да как же узнать-то было? Слыхал только — столичный фрукт, поляк какой-то. А что это ты, Серж… э-э-э… Владислав Антонович, я и в уме не держал!

Смотрел я на его раскрасневшееся, полное искреннего азарта лицо и понимал — кажется, я нашел то, чего мне так не хватало. Союзника.

— Слушай, а что тебе, Никифор Семеныч, в золоте? — спросил я. — Ты же чайный торговец, по типу Верещагиной?

— Был король, да весь вышел, — вздохнул он тяжело. — По той же самой причине, что и Аглая Степановна полезла в это дело. Чай-то теперь пароходами возят, из самого Лондона. А то и напрямую из Кантона да Бомбея. Через Кронштадт, через Одессу… Наша кяхтинская торговля, почитай, вдвое упала: обороты не те, цены смешные. Конец нашему делу приходит. Вот и ищу, куда капиталы пристроить, пока не поздно.

Он помолчал, допивая настойку.

— Я ведь приценивался к вашим акциям. Даже хотел было на триста тысяч взять. Приготовил уже, в банке отложил. Да как представил, что придется с Михал Александрычем за одним столом сидеть, а он еще и управителем там главным хочет заделаться… так и плюнул. Под него ложиться — себя не уважать. Так те триста тысяч у меня и лежат без дела.

Он сказал это с такой горечью, что я решил сыграть в открытую.

— А если бы так вышло, Никифор Семеныч, что Сибиряков не стал бы главным? Если бы был шанс его прокатить на собрании? Ты бы за меня свой голос отдал?

Лопатин на мгновение замер.

— За тебя? — он уставился на меня. — Да я бы не то что голос — я бы еще пол-Иркутска купцов подговорил против него идти! Лишь бы насолить этому медведю! Только ведь пустое это… — он махнул рукой. — Против его капиталов не попрешь. У него одного — миллион. У Верещагиной — два. У них большинство. Да и прихлебателей у него в Иркутске, уж поверь, немало: все мелкие сошки за него будут. В большой он тут силе.

— Тогда у меня есть одна идея, — таинственно произнес я.

И рассказал ему свой план.

………

— Ух, заковыристо придумал! Ух, заковыристо! — получасом спустя произнес пораженный Лопатин, изумленно крутя головой. — А не обманешь меня, как в Монголии?

— Где же я тебя обманул? — удивился я, с трудом припоминая наши китайские перипетии.

— Ну как же, за пятую часть стоимости мне тогда деньги обменял!

— Ты бы знал, как я тогда с ними намаялся, с бумажками этими! Все на свете проклял!

— Ну ладно, признайся: надул меня тогда, а?

— Тьфу ты! Не хочешь дела со мной делать, так и скажи!

— Да вот ты обидчивый! Хорошо, была не была: с тобой до конца пойду!

— Делать что надо, запомнил?

— А то как же!

— Ну все. Где, говоришь, завтра собрание?

— В собственном доме Сибирякова, у реки. Любого спроси — покажут!

— Значит, до завтра!

Мы расстались на крыльце ресторана почти друзьями. Лопатин, заинтригованный и полный азарта, обещал немедленно отправляться к знакомым купцам-акционерам, чтобы «пощупать настроения» и сагитировать их на мою сторону. А я, глядя ему вслед, понимал, что сегодняшняя ночь будет очень короткой. У меня было много дел в нотариальной палате, в банке и, возможно, даже в суде. Собрание было назначено на завтра, и к нему нужно было подготовиться.

Очень хорошо подготовиться.

На следующий день, ровно в полдень, мы с Лопатиным подъехали к дому Сибиряковых. Это был не просто дом, а настоящий дворец, прозванный в народе «Белым домом» — трехэтажное каменное здание, выкрашенное в светло-желтый цвет, с белоснежными колоннами, лепниной и треугольным фронтоном. Оно стояло в самом центре Иркутска, на берегу Ангары, и своим столичным, имперским величием подавляло всю окружающую деревянную застройку.

— Энтот дом, говорят, Сибиряковым сам Кваренги строил. Тот самый, что царские дворцы создавал! — с суеверным уважением прошептал Лопатин, пока мы поднимались по широкой парадной лестнице.

Общее собрание акционеров проходило в главном, бальном зале. Интерьеры поражали роскошью: паркетные полы, натертые до зеркального блеска, лепные, расписанные золотом потолки, хрустальные люстры размером с тележное колесо. У стен уже собирались акционеры. Это были те самые мелкие дольщики, которым Изя весной распродавал по тройной цене 10 000 акций, оставшиеся после распределения основных пакетов. Я видел здесь и солидных, бородатых купцов в добротных суконных сюртуках, и мелких чиновников, и отставных военных. Все почтительно кланялись хозяину, Михаилу Александровичу Сибирякову, который стоял в центре зала, всем своим видом показывая, кто здесь главный.

Мое появление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Разговоры стихли. Десятки глаз с любопытством и неприязнью уставились на меня — наглого столичного выскочку с польской фамилией. Сибиряков, увидев меня, нахмурился, но тут же натянул на лицо маску радушного хозяина.

— А, господин Тарановский! Почтили, так сказать, присутствием! — пророкотал он. — А мы уж думали, вы дорогу из своих амурских дебрей не найдете!

Не став вступать в пререкания — все равно все решится на голосовании — я отвернулся и заметил, как в залу вошел Сергей Рекунов, представитель Верещагиной. Заметив меня, он сковано поклонился, а затем тут же отошел к Сибирякову. Вскоре между ними разгорелся жаркий спор. Говорили они вполголоса, но все же я расслышал обрывок фразы Рекунова: «…но Аглая Степановна велела мне голосовать только по этому пункту!».

Ага, значит, союз их не так уж и прочен. Это было интересно…

Наконец, все были в сборе. Секретарь прозвонил в колокольчик, и собрание началось. Председателем, разумеется, выбрали самого Сибирякова. После скучных формальностей он, как главный инициатор, вышел на середину зала.

— Господа акционеры! — начал он, и в его могучем голосе вдруг театрально зазвучали слезливые нотки. — С тяжелым сердцем я вынужден был созвать вас сегодня!

Он сделал паузу, обводя зал скорбным взглядом.

— Все вы, господа, вложили в наше «Сибирское Золото» не только деньги, но и надежду! Надежду на то, что мы, сибиряки, сможем поднять дело невиданного размаха, освоить дикий Ленский край и приумножить богатство нашего Отечества! И я, — он ударил себя кулаком в грудь, — я, как верный сын Сибири, не жалея ни сил, ни здоровья, ни собственных капиталов, взял на себя этот тяжкий крест!

Он снова замолчал, давая словам проникнуть в сердца слушателей. По залу прошел одобрительный гул.

— На свои, кровные, — продолжал он, и голос его задрожал, — я снарядил экспедицию в эти дикие, богом забытые места! Мои люди, рискуя жизнью, месяцами пробирались через непроходимую тайгу, тонули в болотах, отбивались от дикого зверя! Десятки тысяч рублей были потрачены! Десятки! И все это — ради нашего общего блага! Ради нашего с вами будущего богатства!