Хозяин Амура (СИ) - Шимохин Дмитрий

Он вытер рукавом несуществующую слезу. Спектакль был разыгран блестяще.

— И что же в это время делал наш уважаемый генеральный управитель? — Сибиряков резко развернулся и ткнул в мою сторону пальцем. Я молча выдержал его взгляд. — Тот, кому мы, по его красивым столичным бумагам, доверили руководство⁈ Где он был, когда мои люди гибли от скобута и мороза⁈

Толпа зашумела, поворачивая головы в мою сторону.

— А я вам скажу, где! — гремел Сибиряков, входя в раж. — Он прохлаждался на теплом Амуре! Он пропадал в Маньчжурии! Пока здесь, в Сибири, вершилось настоящее, большое дело, он занимался всем, чем угодно, но не делами Общества! Я слал ему письма! Я молил о помощи, о совете, об указаниях! И что в ответ⁈ Ничего! Гробовое молчание!

Он снова картинно развел руками, изображая крайнюю степень обиды и недоумения.

— И вот теперь, — он понизил голос до трагического шепота, — когда все трудности позади, когда, благодаря моим усилиям, найдена богатейшая жила, сулящая нам многомиллионные барыши, этот господин является сюда! Является, чтобы собирать плоды с древа, которое он не сажал! Чтобы командовать и распоряжаться нашим с вами достоянием!

Он выпрямился, и его голос снова зазвенел металлом.

— Посему, господа акционеры, я и ставлю вопрос ребром! Можем ли мы и дальше доверять судьбу нашего дела человеку, который презрел свои прямые обязанности⁈ Я предлагаю избрать на его место человека дела, сибиряка, которому судьба нашего Общества…

Раздались жидкие, но одобрительные аплодисменты его сторонников. Наступал решающий момент: голосование.

Когда аплодисменты стихли, Сибиряков с самодовольной улыбкой занял свое место. Слово взял его стряпчий — юркий, похожий на хорька человек в очках, с цепким, неприятным взглядом. Он зачитал формальности и перешел к процедуре голосования.

— Первым, согласно реестру, голосует генеральный управитель, господин Тарановский, — монотонно проговорил он. — Количество принадлежащих ему акций…

— Я протестую! — раздался громкий голос Сибирякова. — Акции господина Тарановского не оплачены! Он не внес в уставной капитал ни копейки! А согласно закону, — он с победоносным видом посмотрел на стряпчего, — акционер, не оплативший свои паи, права голоса не имеет!

Стряпчий согласно кивнул.

— Совершенно верно, Михаил Александрович. Таким образом, голос господина Тарановского не учитывается.

По залу прошел торжествующий шепоток сторонников Сибирякова. Это был их первый, главный удар. Они собирались лишить меня права голоса, а затем спокойно растерзать. Я смотрел на их самодовольные лица и ждал, пока шум утихнет.

— Господин стряпчий, — сказал я спокойно, поднимаясь со своего места, — вы, кажется, невнимательно читали Устав нашего Общества. Тот самый, который, между прочим, составлял я.

Он удивленно посмотрел на меня из-под очков.

— Будьте любезны, — продолжал я все тем же ровным, презрительным тоном, — соблаговолите открыть Учредительный договор на третьей странице и зачитайте вслух пункт седьмой. «О вознаграждении учредителя».

Стряпчий, что-то бормоча, зашуршал бумагами. На его лбу выступила испарина. Он нашел нужный пункт, пробежал его глазами, и лицо его вытянулось.

— Читайте! — приказал я. — Вслух, чтобы все господа акционеры слышали.

— «В качестве вознаграждения… — начал он запинаясь, — … за предоставленные сведения о местонахождении богатейших золотоносных россыпей на реках Витим и Бодайбо, а также за труды по учреждению Общества и получение Высочайшего соизволения, учредителю Общества, господину Тарановскому, выделяется из уставного капитала пакет в двадцать тысяч акций…»

— Дальше! — потребовал я.

— «…означенный пакет акций, — голос его упал до шепота, — считается полностью оплаченным… с момента основания компании…»

— Спасибо, — я оборвал его. — Думаю, теперь всем все ясно. Мои сведения, господа, оценены учредителями в два миллиона рублей. Именно эти сведения и есть мой вклад в капитал. Так что мои акции, в отличие от многих здесь присутствующих, не просто оплачены, а оплачены с лихвой. Напомню, устав компании одобрен высочайшим соизволением. Или кто-то недоволен решением Государя Императора? Или кто-то желает оспорить, что золото на Бодайбо есть?

Я обвел зал тяжелым взглядом. Сибиряков сидел багровый, глядя в стол. Он, в своем стремлении захватить власть, совершенно забыл об этом пункте. Теперь эта юридическая «мина», заложенная мной и Изей еще в самом начале, сработала самым драматическим образом.

— Итак, господин стряпчий, — заключил я. — Двадцать тысяч акций, два миллиона рублей. Голосую против смещения генерального управителя. Запишите в протокол.

Сибиряков, побагровевший от злости, вскочил.

— Два миллиона! Всего два! А у нас с Аглаей Степановной — три! Большинство за нами! — проревел он, обращаясь к залу. — Ставлю на голосование!

Стряпчий, оправившись от унижения, уже был готов начать процедуру. Но я снова поднял руку.

— Не торопитесь, господин стряпчий. Я еще не закончил.

Все взгляды снова обратились ко мне.

— Помимо учредительского пакета, — сказал я медленно, наслаждаясь каждым словом, — вчера, ввиду сложившихся чрезвычайных обстоятельств, я счел своим долгом укрепить свои позиции в Обществе. И выкупил еще один пакет акций. Семь тысяч штук.

В зале повисла гробовая тишина. Я видел, как лицо Сибирякова из багрового стало пепельно-серым.

— Откуда⁈ — выкрикнул он. — Какие еще акции⁈ Это мошенничество!

— Никакого мошенничества, Михаил Александрович, — я с холодной усмешкой посмотрел на него. — Это тот самый пакет, который мы зарезервировали для московского купца Кокорева. Но, поскольку до Кокорева теперь далеко, я счел за благо выкупить часть его доли самостоятельно. Для блага Общества, разумеется.

Ия я небрежно бросил на стол перед стряпчим квитанцию из Иркутской конторы Государственного банка о внесении на счет Общества семисот тысяч рублей — разумеется, тех самых, что я выручил за амурское золото и с такими приключениями вез в Иркутск. Стряпчий взял бумагу дрожащими руками, бегло осмотрел и развел руками: подделать такой документ, да еще и в столь краткий срок, было невозможно.

— Итого, господин секретарь, — подвел я итог, — к моим двум миллионам прошу прибавить еще семьсот тысяч.

Но это был еще не конец. В этот самый момент со своего места медленно поднялся Никифор Семенович Лопатин. Все с удивлением посмотрели на него. Он был известен как чаеторговец, акционер нескольких пароходств, но о его участии в «Сибирском Золоте» никто не слышал.

— Господин председатель, — солидно прокашлявшись, обратился он к Сибирякову. — Позвольте и мне слово молвить. Я человек в вашем Обществе новый, давеча лишь намедни вступил. Но тоже имею кой-какой интерес.

Он неторопливо подошел к столу секретаря и положил рядом с моей квитанцией свои бумаги.

— Вот-с. Имею честь владеть тремя тысячами акций вашего уважаемого Общества. На триста тысяч рублей. — Он сделал паузу и добавил с лукавой улыбкой: — Также из пакета господина Кокорева. Только вчера приобрел у господина Тарановского. Все честь по чести, оплачено сполна. Вот и квитанция имеется.

На Сибирякова было жалко смотреть: он вцепился в подлокотники кресла, а челюсти его сжались до скрипа. Его блицкриг провалился, сценарий собрания рушился на глазах. Вместо растерянного мальчика для битья перед ним стоял противник, за одну ночь переигравший его по всем статьям. Но он был опытным бойцом, которого так просто не сломать. Быстро придя в себя, он самоуверенно улыбнулся:

— Это ничего не меняет, господин Тарановский! — заявил он громко, поднимаясь, чтобы все его слышали. — Три миллиона на вашей стороне. Три миллиона — на нашей. Равенство! А это значит, — он обвел зал торжествующим взглядом, — что решающий голос будет за кем? За нашими уважаемыми земляками-иркутянами! За теми, кто вложил в это дело свои кровные тысячи! Что скажете, господа? Кому вы больше верите — сибиряку, который здесь родился и вырос, или заезжему столичному комбинатору?