Хозяин Амура (СИ) - Шимохин Дмитрий

По залу прошел одобрительный гул. Он был прав. Мелкие акционеры, которых он успел «обработать», скорее всего, проголосуют за него. Он уже готовился поставить вопрос на голосование, предвкушая победу.

— Господин секретарь, приступайте! — приказал он стряпчему.

Стряпчий прокашлялся и объявил:

— Голосует господин Рекунов от имени акционера Верещагиной Аглаи Степановны. Двадцать тысяч акций, два миллиона рублей.

— Против господина Тарановского! — четко, по-военному, произнес Рекунов.

— Голосует господин Сибиряков Михаил Александрович. Десять тысяч акций, один миллион рублей.

— Против! — проревел Сибиряков.

— Голосуют…

— Я протестую!

Мой голос, холодный и ровный, разрезал торжествующую атмосферу, как нож вспарывает брюхо кеты. Все головы, как по команде, повернулись ко мне.

В зале наступила звенящая тишина.

Глава 20

В зале повисла тяжелая, звенящая тишина, нарушаемая лишь возмущенным сопением Сибирякова. Мой протест, брошенный в самый неподходящий для него момент, смешал все карты.

— На каком основании вы протестуете⁈ — наконец проревел он, приходя в себя. — Закон на моей стороне! Мои акции оплачены сполна!

— В этом-то я и сомневаюсь, Михаил Александрович, — ответил я спокойно, делая шаг вперед. Я обратился не к нему, а к бледному, как полотно, стряпчему. — Господин секретарь, у вас должны быть все копии договоров, заключенных Обществом. Будьте любезны, найдите мой личный договор с господином Сибиряковым о продаже ему пакета акций на один миллион рублей.

Стряпчий, дрожащими руками, зарылся в кипе бумаг. Сибиряков смотрел на меня с недоумением, пытаясь понять, какую игру я затеял. Наконец, нужный документ был найден.

— Прекрасно, — кивнул я. — А теперь, будьте добры, зачитайте вслух пункт третий. Тот, что о цене.

— «Цена за одну акцию номиналом в одну тысячу рублей… — начал стряпчий, запинаясь, — … устанавливается в размере… двух тысяч рублей…»

— То есть вдвое дороже номинала, — громко, чтобы слышали все в зале, подытожил я. — Как вы понимаете, господа, — я обвел взглядом ошеломленных акционеров, — цена для разных покупателей может быть разной. Те, кто стоял у истоков, рисковал вместе с нами, получали акции по номиналу. А те, кто, подобно господину Сибирякову, сначала пытался разрушить наше дело, а затем решил вскочить в уходящий поезд, когда запахло миллионной прибылью, — платят за входной билет. И платят дорого. Впрочем, для вас, господа, это не внове: ведь мелкие акционеры платили по тройной цене. Не так ли?

Легкий шепот пробежал по залу: конечно же, всеприсутствующие прекрасно знали, что после того как сведения о золотоносных месторождениях Витима перестали быть тайной, цена акций взлетела до небес, и сейчас на вторично рынке их продают по цене в 5 раз выше номинала.

Я снова повернулся к стряпчему, который смотрел на меня уже с откровенным ужасом.

— Итак, господин секретарь. Мы имеем договор, по которому господин Сибиряков обязался уплатить за свой пакет в десять тысяч акций два миллиона рублей. По моим сведениям, на счет Общества от него поступил лишь один миллион. Верно?

— В-верно, — пролепетал тот.

— Прекрасно. Таким образом, внесенный им миллион покрывает покупку лишь половины его пакета. То есть пяти тысяч акций на сумму пятьсот тысяч рублей по номиналу. Вторая же половина акций остается неоплаченной. И, согласно уставу и закону Империи, права голоса не дает.

Эффект от моих слов был подобен взрыву. Сибиряков вскочил, опрокинув кресло.

— Это грабеж! Мошенничество! Я буду жаловаться генерал-губернатору! В Сенат! — ревел он, брызгая слюной.

— Успокойтесь, Михаил Александрович. Все строго по договору, который вы сами и подписали, — я с холодной усмешкой смотрел на его побагровевшее от ярости лицо. — Ах, да. Совсем забыл: поскольку вторые пятьсот тысяч от вас так и не поступили, я, как продавец, вчера воспользовался своим правом расторгнуть сделку в этой ее части. И обратился в суд! Вот, соблаговолите ознакомиться.

И я небрежно бросил на стол еще одну бумагу — копию иска о расторжении договора продажи акций с Сибиряковым.

В зале начался настоящий хаос. Стряпчий, понимая, что ситуация окончательно вышла из-под контроля, что-то залепетал и, стукнув молоточком, объявил длительный перерыв «для юридических консультаций».

Пока нотариусы и юристы, обложившись бумагами, пытались распутать этот узел, в зале началась другая, не менее важная битва. Никифор Лопатин, сияя от восторга, тут же ринулся в гущу мелких акционеров.

— Видали, мужики⁈ — гремел его бас. — Как наш Тарановский этого медведя на рога поднял! Вот это хватка! Вот это голова!

Он ходил от одной купеческой группы к другой, хлопал их по плечам, убеждал, агитировал, обещал золотые горы. Я видел, как под его напором меняются лица, как в глазах появляется азарт и уважение. А дельный человек этот Лопатин!

Перерыв тянулся почти час. Наконец, в зал вернулся бледный, как смерть, стряпчий в сопровождении нотариусов. Он прокашлялся и, не глядя в сторону Сибирякова, дрожащим голосом объявил: протест господина Тарановского признан законным. Акции господина Сибирякова, подлежащие голосованию, составляют пакет в пять тысяч штук.

Сибиряков сидел, вцепившись в подлокотники кресла, его лицо было каменно-неподвижным. Когда пришла его очередь голосовать, он лишь глухо выдавил: «Против». Казалось, партия была сделана. Но я знал, что это не так. Решающим был голос «болота» — мелких акционеров. Если все они дружно поддержат Сибирякова, он еще может победить. И перед тем, как они начали голосовать, я снова взял слово.

Выйдя на середину зала, я выразительно огляделся по сторонам. Шум голосов смолк. В мою сторону прозвучало немало обвинений — пришло время на них ответить.

— Господа! — начал я, и мой голос, спокойный и твердый, заставил всех окончательно замолчать. — Вы только что слышали обвинения господина Сибирякова в том, что я, якобы, бросил дела Общества на произвол судьбы. Это — наглая ложь.

Я сделал паузу, обводя зал тяжелым взглядом.

— Да, меня не было в Иркутске. Я был там, где куется наше будущее богатство. Я застолбил за нами участки, которые принесут нам миллионы. Я привез на эти земли геологов, которые уже сейчас составляют детальную карту наших сокровищ. Я улаживал вопрос с августейшими особами. Мною заказано оборудование! А что касается текущей деятельности, — я повернулся к Сибирякову, — снабжения, провианта, организации работ… то именно для этого вы, Михаил Александрович, и были привлечены в качестве исполнительного директора! Это была ваша прямая задача! И эти ваши крокодиловы слезы по поводу трудностей — это лишь попытка свалить на меня собственную нераспорядителность и некомпетентность!

По залу прошел гул, кто-то крикнул: «Верно!».

— Год назад, — я повысил голос, — Его Императорское Высочество Великий князь Константин Николаевич облек меня высочайшим доверием. Он сделал это не потому, что ему приглянулась моя физиогномия. Он сделал это во имя великой цели — создания в Сибири мощнейшей, современнейшей компании, которая будет добывать золото не дедовским кайлом, а силой машин, пара, взрывчатки и разума!

Шагнув к столу, я бросил на него толстую папку с бумагами.

— Пока господин Сибиряков жаловался на трудности, я действовал! Вот, господа, смотрите! Договор с Путиловским заводом на постройку паровых насосов для гидродобычи, которые будут смывать целые горы! Вот контракт с заводом Берда на паровую драгу — плавучую фабрику, которая будет черпать золото прямо со дна рек! А это, — я поднял еще одну пачку бумаг, — договоры с господином Нобелем на поставку динамита и с господином Лесснером — на постройку амальгамационных машин!

Я говорил с жаром, с увлечением, видя, как меняются лица купцов. Скепсис и недоверие сменялись изумлением, а затем — деловым азартом. Перед ними вставали картины будущего, — не только невероятных, почти фантастических прибылей, но и полного преобразования край — вот что сулили эти непонятные, но такие манящие слова.