Хозяин Амура (СИ) - Шимохин Дмитрий

Хозяин Амура

Глава 1

Глава 1

Огонь, подобно внезапному удару кулака в лицо ударивший с обеих сторон ущелья, в клочки разорвал тишину. Воздух буквально взорвался грохотом десятков фитильных ружей, и этот гром, многократно отраженный от скал, превратился в сплошной, давящий на уши рев.

Наши передовые, казаки и нанайцы, оказались прямо в центре этого огненного мешка. С первыми же выстрелами один из казаков, вскинув руки, мешком рухнул с коня. Рядом с ним на камни упал нанаец, прижимая ладонь к пробитому боку. Остальные, рассыпавшись, тут же открыли ответный огонь, укрываясь за валунами и складками местности, но это было все равно что стрелять по скалам. Хунхузы засели в хорошо подготовленных, выложенных камнем гнездах-ячейках, почти невидимых на фоне серых склонов, и безнаказанно поливали ущелье свинцом.

— Назад! — проревел Мышляев, пытаясь перекричать грохот.

Под его командованием остатки дозора, огрызаясь выстрелами, начали отходить, унося раненых. Я видел, как Мышляев, стоя почти в полный рост, прицелился и выстрелил туда, откуда огонь был особенно плотным, давая своим людям время отступить.

— Стреляй! — кричал он своим бойцам, уже занявшим позиции у входа в ущелье.

В ответ на его приказ с нашей стороны ударил дружный залп. Но хунхузы лишь на мгновение вжали головы в свои каменные норы, а затем снова принялись за свою смертельную работу. Двое из людей Мышляева тут же были ранены.

Я лежал за огромным валуном, судорожно пытаясь понять, что делать дальше. Мы были в классической, идеально исполненной западне. Прорваться вперед через этот огненный коридор означало положить как минимум треть отряда. Отступать — подставить спины под их выстрелы. Тупик.

И тут память услужливо напомнила мне про другой такой же бой в моей прошлой жизни…

Такая же проклятая гора. И мы, зеленые сопляки, ползем наверх, выплевывая легкие, а внизу огрызается «духовский» пулемет.

Я тогда выдохся, прижался к скале, не в силах сделать и шага. И рядом так же тяжело дышал мой лейтенант, хриплый, злой, на семь лет старше, но упорный, как дьявол.

— Что, Курильский, сдулся? — прохрипел он, толкая меня прикладом в бок. — Давай шевелись, салага! Пот экономит кровь! Запомни это!

И вот мы лезем на вершину. Один из наших, Вадька, нашел такой же удобный уступ и залег, решив «поработать» по пулеметному гнезду. А лейтенант, увидев это, заорал ему так, что, казалось, камни посыпались.

— Идиот! Наверх! Всегда иди наверх! Кто выше — тот и жив!

Вадька не послушал. Через минуту его сняли с соседней высоты…

Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. Наверх! Нам надо наверх.

Глаза поймали синюю куртку одного из наших тайпинов. Злобно щерясь, он приник к ложу тяжелого штуцера, пытаясь поймать момент, когда кто-то из засевших на склоне хунхузов подставится под выстрел.

— Где Лян Фу? — дернув его за рукав, резко выкрикнул я.

Тайпин — молодой совсем, безусый парень — недоуменно оглянулся на меня. Затем до него дошло, что я ищу командира, и он закричал что-то по-китайски. Ему тут же ответили десятки голосов, и вскоре Лян Фу, черный от порохового дыма, предстал передо мной.

— Найди Сяо Ма! Нам нужен проводник!

Молча кивнув, командир тайпинов резко выкрикнул:

— Сяо Ма! Куай дао во чжэр лай![1]

Вскоре маленький юрки китаец появился перед нами.

— Сяо Ма! Подумай! Есть другой путь наверх? Тропа? Козья стежка? Что угодно! — крикнул я, когда он, пригибаясь, подбежал к нам с тайпином.

Бывший раб окинул взглядом склоны. В глазах его мелькнуло узнавание: он вглядывался в скалы, и губы его шевелились. Затем он ткнул пальцем в почти отвесную, поросшую колючим кустарником осыпь слева от нас.

— Там… — перевел Лян Фу его торопливый шепот, — там нет тропы… но козы ходят. Можно попробовать… очень трудно. Но можно!

Это был не шанс. Это была тень шанса, призрачная возможность. Но в нашей ситуации и она была дороже всего золота мира.

— Мышляев! — проревел я, перекрикивая треск выстрелов. — Держать их здесь! Отвлекай, шуми, жги порох! Но ни шагу вперед, понял⁈ Нам нужно время!

Он коротко кивнул, и его лицо, черное от пороховой гари, сделалось маской мрачной решимости. Оставив его командовать основной группой, я начал собирать свой штурмовой отряд. Выбор был очевиден: Тит, чья исполинская сила могла пригодиться на кручах, Сафар, десяток молодых и жилистых казаков и все уцелевшие после первого обстрела нанайцы.

Путь, который указал нам Сяо Ма, трудно было назвать даже тропой. Почти отвесная осыпь из мелкого, «живого» камня, поросшая колючим кустарником, который рвал одежду и кожу в кровь, плохо подходила для восхождения. Но делать было нечего: и мы полезли наверх.

Не успели мы подняться и на двадцать саженей, как склон из «неудобного» превратился в «почти непреодолимый». Пот сразу же залил глаза, застилая мир соленой пеленой. Легкие горели от недостатка воздуха, сердце бешено колотилось о ребра, как пойманная в клетку птица. Каждый шаг вверх был пыткой. Ноги скользили, камни срывались из-под сапог и с сухим шорохом летели вниз. Приходилось цепляться за все: за острые выступы скал, за тонкие, предательски гнущиеся корни, за колючие ветки, впивавшиеся в ладони сотнями игл.

Я карабкался, задыхаясь, и в голове моей, в такт бешеному пульсу, вспыхивали короткие, жгучие обрывки из прошлой, другой, жизни. Мелькали лица ребят, с которыми ходил по горам в Веденском районе. Тогда мы все тащили на себе двойной боекомплект и сухпай на три дня. И ничего, от натуги никто не сдох. «Кто наверху, тот и победит…»

Внизу продолжался бой. Я слышал сухую трескотню наших штуцеров и ответные, более глухие и редкие хлопки фитильных ружей хунхузов. Мышляев делал свое дело — он заставлял врага смотреть вниз, не давая им поднять головы.

Еще один рывок. Я подтянулся, ухватившись за корень, и на миг увидел удобный уступ чуть в стороне — идеальная позиция для стрельбы. Можно было бы залечь, передохнуть, сделать пару выстрелов… Но нет. Надо лезть выше. Я карабкался, уже не чувствуя ни боли в содранных руках, ни усталости. Мной двигал простой, выжженный в памяти кровью закон войны: кто выше, тот и жив. И я собирался жить. Кто наверху, тот и победит!

Наконец, вывалившись на узкий, как лезвие ножа, гребень, я рухнул на камни, хватая ртом разряженный горный воздух. Тело гудело от напряжения, одежда была мокрой от пота и порванной в клочья. Один за другим наверх выбирались мои бойцы — измотанные, с содранными в кровь руками, но с диким, злым блеском в глазах. Мы сделали это. Мы были выше.

Отсюда, с вершины, логово врага было как на ладони. На противоположном склоне, чуть ниже нас, мы отчетливо видели их стрелковые позиции — сложенные из дикого камня «гнезда», тщательно замаскированные ветками и почти неприступные для атаки снизу. Занятые перестрелкой с группой Мышляева в долине, хунхузы даже не подозревали о смертельной угрозе, нависшей прямо у них над головами.

— Рассредоточиться по гребню, — прохрипел я, давая знак. — Огонь по готовности. Цель — каждая живая тварь в этих норах.

Переводя дух, мои бойцы занимали позиции, выбирая удобные камни для упора. Щелкнул первый курок. Затем второй, третий… и на врага обрушился наш свинцовый дождь. Теперь роли поменялись. Мы были охотниками, а они — дичью, запертой в каменных клетках.

Паника внизу началась почти сразу. Один хунхуз, высунувшийся для выстрела, получил в череп сразу две пули и молча ткнулся лицом в бруствер своей ячейки. Другой взмахнул руками и кубарем покатился вниз по склону.

Настоящий вой пронесся над ущельем: такого поворота бандиты явно не ожидали. Их ответный огонь стал беспорядочным и неточным — теперь они стреляли вслепую, вверх, почти не видя нас.

Их командир, однако, явно не был дураком. Поняв, что их обошли и дело пахнет тотальным истреблением, он отреагировал с отчаянной, звериной решимостью. Раздались яростные, лающие команды, и из одного из самых дальних, скрытых от нашего обстрела «гнезд» выскочила группа примерно из десятка головорезов. Не обращая внимания на бой внизу, они, пригибаясь, бросились прямо по гребню наперерез нам, пытаясь зайти во фланг и сбросить с высоты.