На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Это Жолкевский понимал и без напоминаний, в которых уж точно не нуждался. Снова откланявшись, он покинул-таки комнату для совещаний.

Последним, кого представил вернувшийся подканцлер Крыский, был Константин Вишневецкий. Тот, узнав о мятеже и измене Острожского, поспешил к королю, чтобы дать заверения в своей преданности королю.

— Ваше величество, — раскланялся Вишневецкий самым изящным образом, — я остаюсь верен присяге, данной вам, и не изменю ей никогда. Порукой в том моя рука и моя сабля.

— Вы желаете присоединиться к армии гетмана Жолкевского, чтобы отправится умиротворять Литву? — поинтересовался король.

— Я бы с куда большим удовольствием пошёл с вами на Москву, — заверил его Вишневецкий, — потому что дважды уже ходил в Московию и мои знания там пригодятся. Однако, зная, что поход на Москву не начнётся, пока Литва не будет приведена к присяге снова, я готов со своими войсками присоединиться к пану великому гетману коронному и делом доказать свою верность.

— А не обида ли в вас говорит, — хитро глянул на него с трона Сигизмунд, — что не вас, Корыбута,[10] решили увенчать короной великого князя, но московского юнца, который добился лишь успехов на военном поприще.

— Слова ваши, ваше величество, — приложил руку к груди Вишневецкий, — великое горе в сердце моём пробуждают. Ибо слышу в них недоверие ко мне. Мне никто прелестных грамот, как каштеляну краковскому, не слал, что есть вернейшее доказательство моей fidelitas[11] вашему величеству и Речи Посполитой. Теперь нет у меня выбора, кроме как со своими хоругвями присоединится к армии великого гетмана и показать вам, что слово моё с делом не расходится.

— Хорошо если так, — кивнул король. — И булаву польного гетмана коронного вы вполне можете получить, ибо Жолкевский уже запятнал славу свою поражениями. А там и до столь желанного вами поста киевского воеводы недалеко. Однако прежде скажите, сумеете ли вы передать от меня весть Александру Юзефу Лисовскому?

— Сделаю всё, что в моих силах, — заверил его Вишневецкий.

— Тогда сделайте так, чтобы означенный Лисовский узнал, — произнёс Сигизмунд, — что инфамия за участие в рокоше Зебжидовского с него может быть снята, если он пройдётся по литовской земле прежде войска Жолкевского огнём и мечом. Он ведь большой умелец по таким делам.

— Он обязательно узнает об этом, ваше величество, — поклонился Вишневецкий, — однако уверенности в том, что сделает это, увы, мало.

— Отчего же? — удивился король.

— Лисовский слишком близок с Сапегой и особенно Ходкевичем, — ответил Вишневецкий, — особенно ко второму. Говорят, предатель Ходкевич оказывал ему протекцию после объявленной инфамии и даже, если верить тем же слухам, укрывал Лисовского у себя, пока тот не отправился в Московию искать удачи там.

Скверно если так, решил для себя король, такого отпетого негодяя как Лисовский лучше иметь на своей стороне. Теперь же он, возможно, окажется во вражеском стане. Надо было лучше наводить справки о подобных личностях. Да кто ж мог знать, что ходящий под инфамией беглый рокошанин окажется настолько полезен.

[1] Врагами государства (лат.)

[2]Справедливый суд (лат.)

[3] Сената (лат.)

[4]От римского инфамия (лат. infamia) — y древних римлян бесчестие, сопряжённое с лишением гражданина навсегда гражданских прав, в Речи Посполитой также объявление вне закона

[5]Литовских магнатов (лат.)

[6]Здесь Господа сенаторы (лат.)

[7]Злоупотребление правом (лат.)

[8]Короля и сената (лат.)

[9]Господи помилуй (лат.) — здесь экспрессивное выражение вроде «прости Господи»

[10]Князья Вишневецкие ведут свой рода от Корыбута Ольгердовича (в православии Дмитрия) — удельного князя из династии Гедиминовичей. Сына великого князя литовского Ольгерда от второго брака с тверской княжной Ульяной Александровной

[11] Верности (лат.)

Глядя на знаменитого негодяя Александра Юзефа Лисовского, шляхтича герба Ёж, я едва удержался от того, чтобы не выдать нечто банальное в духе «Думал, вы повыше ростом будете». А вообще очень хотелось вынуть из ножен палаш — я по прежнему ходил для представительности с красивым подарком царственного дядюшки, а не с привычным трофеем из-под Клушина — и развалить голову этому хлыщу, который стоит передо мной и посмеивается в усы. Благодаря князю Скопину, я отлично помнил, что творил сам Лисовский и его люди на русской земле, как оставляли после себя натуральную пустыню со сгоревшими деревнями и сёлами, повешенными людьми от мала до велика, разрезанным скотом, который не смогли угнать. Однако теперь Лисовский, покинул пределы моей Отчизны, а знакомцы его Сапега с Ходкевичем вызвали полковника в Вильно.

— В пределах бывшей Речи Посполитой он ещё со времён Инфлянских войн, — рассказал мне Ходкевич, особенно сильно благоволивший Лисовскому, — подвергнут инфамии и за возвращение в пределы должен быть посажен на кол. Однако теперь Литва и Корона Польская не единое государство, а потому Лисовский может вернуться к нам и, уверяю вас, он сослужит нашему делу отличную службу.

Я и сам понимал полезность этого шляхтича. В конце концов одно то, что он создал полк лёгкой кавалерии, ставший настолько известным, что за ним закрепилась в качестве названия его фамилия, говорит о многом. Он вполне может учинить полный беспорядок на коммуникациях врага, идущего по литовской земле. Это существенно замедлит королевскую армию и осложнит и без того весьма непростой зимний поход. И всё равно не лежала душа иметь дело с этим человеком, на чьей чёрной душе столько грехов, что и не перечесть. Останавливало одно — если я откажу ему, он примется разорять литовские земли в надежде после победы королевской армии получить столь желаемое прощение. Деваться-то Лисовскому попросту некуда. В Русском царстве у него земля под ногами горит, а в коронных землях светит кол, даже казаки с Сечи его не станут у себя укрывать, вот и остаётся только Литва. С нами или против нас.

— Кол по тебе плачет, пан Александр, — выдал я первое, что пришло в голову, когда мы всё же встретились. Наверное, не будь тут же Сапеги с Ходкевичем, я бы не удержался и раскроил бы Лисовскому голову своим палашом. Память князя Скопина то и дело подкидывала картинки последствий того, что творил Лисовский, их князь запомнил во всех подробностях.

— Знали бы вы, вельможный князь, — рассмеялся тот, — сколько раз мне колом грозили и кто. А вот всё ещё сижу в седле, а не на колу.

— Это просто исправить, — мрачно заметил я.

Встречались мы на Московском дворе, где я и дальше жил, не перебираясь пока в королевские палаты Дольнего замка.[1] Рановато, что бы там ни говорил князь Острожский, яро ратовавший за это. При мне были мои дворяне во главе с Зенбулатовым, их вполне довольно, чтобы схватить Лисовского и тут же посадить на кол. С полковником в Вильно отправились лишь пара офицеров, которых на Московском дворе даже не было. Лисовский пришёл на встречу один.

— Но что это изменит, вельможный князь? — спросил негодяй. — Умру я в муках, а круг выберет нового полковника, на котором нет инфамии в Речи Посполитой. После этого мои лисовчики станут вашими врагам. — Он не стал обращаться лично по мне, давая понять, что под «вашими» имеет в виду всех лидеров мятежа. — А что мы после себя оставляем, вы, вельможный князь, отлично знаете.

И снова он был прав, не поспоришь.

— Лев Иваныч, — обратился я к Сапеге, — о чём вы предварительно договорились с полковником Лисовским?

Я отлично знал о первоначальных договорённостях, и если бы не личность Лисовского, принял бы их без лишних проволочек. Но не лежала душа иметь дело с этим отпетым негодяем, а ведь придётся. Большая политика, чтоб её… Цена отказа слишком велика.

— Принятие на служу в литовскую армию, — начал Сапега, — с выдачей официального патента и подтверждением чина. И приказ от вас лично, Михаил Васильевич, о начале действий полка против коронной армии гетмана Жолкевского.