На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Вот так просто, ничего сверхъестественного. Однако после этого вся ответственность за то, что станет творить Лисовский, ляжет на мои плечи, сняв её с Ходкевича и Сапеги, прежних его благодетелей. Конечно, я могу прямо сейчас велеть Зенбулатову связать негодяя и посадить его на кол прямо перед виленской ратушей. Но альтернатива, та самая альтернатива выходит слишком мрачной. Придётся пока иметь дело даже с таким человеком, как Лисовский. Деваться некуда — всё для дела.

Именно так убеждал себя я, пока медлил не давая Лисовскому ответа. И всё же как бы не хотелось прикончить его, я сделал знак кому-то из слуг, сопровождавших Сапегу. Тот поднёс мне бумаги, я быстро поставил под ними свой росчерк — тут помогла моторная память, как и при занятиях фехтованием, ездой на лошади и стрельбе из лука — и приложил к куску расплавленного сургуча печать. Конечно же, как новый великий князь я первым делом получил все полагающиеся атрибуты власти в том числе и собственную печать. Слуга передал патент Лисовскому. Тот принял его и остался ждать приказа.

— Теперь вы, пан Александр, — всё же сумел достаточно ровным тоном проговорить я, — полковник литовской армии, и вот ваш первый приказ. Действуйте на коммуникациях Жолкевского самым решительным образом. Уничтожайте фуражиров, сжигайте и грабьте обозы. Однако и пальцем не трогать население, даже если кто будет продавать польским фуражирам хлеб и скот. После представите мне список таких дворов, и по ним будет учинен розыск, как и по случаю любого насилия над населением. Вам это понятно, пан Александр?

— Более чем, — кивнул Лисовский. — Прошу честь, — хлопнул он себя по груди, — у Жолкевского земля под ногами гореть будет.

Я ничего больше ему говорить не стал, лишь отпустил жестом. Слишком уж мерзок мне был этот тип. Слишком хотелось вынуть из ножен палаш и посчитаться с ним тут же за всё, что творил он в Русском царстве. Но нельзя — большая политика.

Именно она обратилась ко мне голосом Сапеги.

— Вы приняли мудрое решение, Михаил Васильич, — произнёс он, когда за Лисовским закрылась дверь. — Вняли гласу рассудка, как и должно истинному правителю.

Мне очень хотелось от души врезать ему по зубам, и плевать, что Сапега намного старше меня и не сможет дать настоящего отпора. Сейчас тянуло поддаться эмоциям и плевать на последствия. Но нельзя, нельзя, нельзя…

Наверное, вся жизнь тех, кого зовут сильными мира сего, состоит из сотен таких вот нельзя.

[1]Нижний замок (лит. Lietuvos valdovų rūmai, пол. Zamek Dolny) — часть виленского замкового комплекса, расположенная у подошвы Замковой горы. Включала дворец правителей, собор Святого Станислава, епископский дворец, здание трибунала и арсенал. строения Нижнего замка служили основной резиденцией великих князей литовских

Глава 11

Малая война

Армию Жолкевский повёл на Гродно, чтобы занять его как можно скорее. Ведь там находится королевский замок, который не должен оказаться в руках мятежников. Вот только двигаться быстро его армия оказалась попросту не в состоянии. И причина была одна — зима. Какой бы ни был холод, но передвигающаяся по дорогам армия довольно скоро превращает их в разбитые колеи, по которым уже практически невозможно ехать в санях, только верхом или на телегах. Но стоит пойти снегу и от телег нет никакого толку, а санные пути приходится раскатывать по новой. А как только раскатаешь, пушки и громадный армейский обоз мгновенно разбивают его до такого состояния, что снова приходится впрягать лошадей в телеги.

Каков бы ни был тот самый обоз, но провианта и фуража начало не хватать почти сразу как войско покинуло лагерь под Варшавой. Сколько не запасай, а зимой всё уходит намного быстрее — просто потому, что взять не откуда. Пускай боевых коней и зимой, и летом кормят только зерном, не выпускают на выпас, но ведь кроме них в войске полно и других, кто вполне может и на подножном корме держаться. Опять же только летом. Реквизиции на территории Короны Польской король строжайше запретил, а потому Жолкевский гнал войска на Литву, чтобы по ту сторону границы рассылать фуражирские команды. В коронных землях они вынуждены были закупать еду, сено и конский фураж, да и самих коней у кметов можно было только покупать, а те с такой нужной в хозяйстве животиной расставаться добровольно не хотели ни за какие деньги. В Литве же, точнее в Новой Польше, как её теперь официально именовали согласно королевского универсала, стремительно утверждённого сенатом, можно было действовать совсем иначе. Поэтому стоило только армии приблизиться к границе, как в Трокское воеводство устремились лихие всадники из реестровых казаков и татар, к ним присоединились многие волонтёры из дробной,[1] а то и вовсе безземельной шляхты, живущей с клинка. Последние желали не столько привезти фураж или провиант, но поживиться самим в богатых крестьянских дворах.

— До баб больше охочи волонтёры, — не сказал, а скорее выплюнул Жолкевский, узнав о том, что большая часть их покинула армию, рассеявшись по Трокскому воеводству.

— Пускай бунтовщики знают, — ответил ему получивший из рук короля булаву польного гетмана Константин Вишневецкий, — во что им выльется их подлое предательство. Платить за него должна вся Литва.

— Новая Польша, — усмехнулся в усы Жолкевский, который не мог заставить себя серьёзно относиться к королевскому универсалу, — Литва теперь вне закона.

— Новой Польшей, — наставительно произнёс Вишневецкий, — эти земли станут, когда мы задушим этот подлый мятеж и отправим зачинщиков в Варшаву в цепях на суд короля и сената. Пока же это именно Литва, и закон нам здесь, как вы верно сказали, пан Станислав, не писан.

— Их поведение настроит против нас всё население, — ответил Жолкевский, — и если на кметов и хлопов плевать, то со шляхтой ссориться не лучший выбор. Пограничная шляхта не поддержала мятеж, кроме тех, кто ушёл к Вильно, в войско бунтовщиков. Если подтвердить их привилегии, они присоединятся к нам.

— А нужны ли они нашей армии, пан Станислав? — поинтересовался с отменным высокомерием Вишневецкий.

Как равный по чину он называл Жолкевского просто по имени, однако тот, хотя и имел право обращаться к Вишневецкому так же, не забывал, что Вишневецкий князь и вынужден был выказывать уважение, которого на самом деле не испытывал. Пускай Вишневецкий и привёл с собой весьма серьёзные силы, которые готовил для королевского похода, однако среди них как раз и были в основном те самые волонтёры, что разбежались по округе, принявшись грабить и насиловать. Несколько рот немецкой пехоты и шотландских стрелков, а с ними пара хоругвей панцирной кавалерии, конечно, укрепили армию Жолкевского, но не так уж сильно. А на волонтёров надежд в бою великий гетман особых не возлагал.

— Они нужны нам не в войске, князь, — покачал головой Жолкевский, — но как принесшие новую присягу, как шляхтичи Новой Польши. Пускай сидят себе по усадьбам, лишь бы у нас за спиной сабли не точили.

— Не забывайте, пан великий гетман, — взяв наставительный тон, Вишневецкий не изменял ему, — его величество отправил нас карать всю Литву. Никакого приведения к присяги милостью и лаской, только кнут и сабля! Вы же помните, что сказал нам на прощание его величество.

Король польский в своём напутствии двум гетманам высказался весьма жёстко и недвусмысленно. Он вызвал Жолкевского с Вишневецким к себе во дворец накануне выступления армии и обратился к ним. Даже с трона поднялся и подошёл к гетманам, создавая иллюзию конфиденциальности их беседы. К слову, кроме короля в большой комнате для совещаний не было никого, даже таких проверенных людей как епископ Гембицкий или незаменимый референдарий королевский Феликс Крыский.

— Помните, мои гетманы, — обратился сразу к обоим король, — вы идёте карать Литву. Всю Литву. Пускай за грехи малой клики магнатов из Вильно пострадают все, дабы знали наперёд цену даже самого малого мятежа. Карайте всех без разбора — шляхту, магнатов, горожан. Я отозвал магдебургское право у всех литовских городов своим универсалом. Жгите и рубите — вот вам мои напутственные слова. Огнём и мечом приведите Литву к покорности, чтобы после само слово это было забыто, а земли стали Новой Польшей.