На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Кажется, все в комнате минуту глядели на меня с недоумением, как будто неразумное дитя вдруг стало излагать не по годам разумные словеса, или же заговорила статуя. Однако возразить обоим, гетману и воеводе, было нечего. Кандидатура Иеронима Ходкевича оказалась столь же устраивающей всех, как и я, ведь с одной стороны он был Ходкевичем, что не давало и Радзивиллам, и без того представленным в верхушке заговора сразу тремя людьми, усиливать позиции. С другой же интеррексом не был и гетман, находившийся, можно сказать, на другой чаше весов в нашем заговоре против короля. Можно было предложить Льва Сапегу, но тут я понимал отлично, что Радзивиллы с Ходкевичем встанут стеной, лишь не допустить канцлера к такой власти, пускай и ненадолго. Да и сам Лев Иваныч откажется, чтобы не вступать в конфронтацию сразу со всеми.

Иероним Ходкевич глядел на меня дольше всех, как будто поверить не мог в то, что стал пускай и формальным, но правителем Великого княжества вот так просто. Наверное, в душе его царило то же смятение, что и в моей, потому что свалившаяся на плечи ноша вполне может любому из нас и хребет переломить так она тяжела.

— Что ж, панове, — снова взял слово Сапега, — раз мы приняли решения, то отступать поздно. Дайте мне несколько дней, я подготовлю манифест о созыве вального сейма, и мы отправим его всем князьям и магнатам литовским, дабы прибыли в Вильно для избрания Великого князя Литовского. Подпишет сей манифест интеррекс Иероним Ходкевич, ведь ни у кого из нас нет против его кандидатуры возражений. Я верно итог нашему совещанию подвёл, панове?

Вопрос как будто повис в воздухе, как и моя фраза о том, что Речи Посполитой больше нет. Однако никто спорить не стал. Все собравшиеся высказали своё согласие, и мы покинули комнату. Да и в ратуше, где отзвучали последние такты танцев, не задержались.

Возвращаясь на Московский двор я был молчалив и думал о своём. Теперь жизнь моя разделилась надвое. Всё, что было прежде, наверное, лишь прелюдия, вот сейчас уже начинаются настоящие дела. Да такие, что прежние битвы мелкими стычками покажутся, даже Московское побоище.

Но важнее другое. Отныне я не стану следовать ни за кем, не стану проводником чужой воли, как было прежде. Теперь, что бы там ни думали вельможные паны, я веду свою игру.

[1] Подскарбий (пол. Podskarbi) — казначей

[2]Делия — одежда, которую носили мужчины из шляхты (дворянства) Речи Посполитой. Делия похожа на пальто или плащ и надевалась поверх жупана с XVI до начала XVIII века. Делия обычно изготавливалась из шерсти, хлопка или бархата и отделывалась мехом. Типичная одежда «Делия» имела короткие, свободные, не застёгнутые рукава и застегивалась на груди металлическими пуговицами. Слово «делия» имело восточное происхождение, а само слово пришло в Польшу в середине 16 века из Турции.

[3]Кош — крупное казачье объединение (казачья община и одновременно воинское подразделение и хозяйство в его ведении, расположенные на определенной территории), обыкновенно возглавляемое кошевым атаманом, чаще называвшемся просто кошевым

[4]Павана — торжественный и благородный танец, которым увлекались в дворцовой среде. Обычно его начинали король и королева, затем — дофин со знатной дамой и так далее. Исполнялся под аккомпанемент тамбурина, щипковых инструментов и флейты

[5]Гальярда — танец романского происхождения, который называли танцем «пяти па». В основе танца — четыре шага и прыжок. Гальярда — весёлый, игривый танец, в котором исполнители демонстрировали ловкость и проворство. Павана в сочетании с гальярдой (исполнялась перед последней) составляла двухчастную инструментальную сюиту

[6] Универсал (пол. uniwersal — королевская грамота, от лат. universales litterae — послания, предназначенные для всех, открытые, публичные, торжественные) — циркулярная грамота, письменный манифест, законодательный или распорядительный акт административно-политического содержания в Речи Посполитой (в XV—XVIII веках)

[7]Радзивилл намекает на попытку Иоанна IV претендовать на польский престол после смерти последнего Ягеллона Сигизмунда II Августа, не оставившего после себя наследников

[8]По аналогии с польским бескоролевье (польск. bezkrólewie) — так называлось междуцарствие в старой Польше. В этот период католический архиепископ, примас Польши, исполнял полномочия временного главы государства — интеррекса. Он представлял страну в международных отношениях, решал вопросы войны и мира, руководил государственной администрацией, созывал и возглавлял сеймы — конвокационный, подводящий итоги предыдущего царствования, и элекционный, проводящий выборы нового монарха

Глава 8

После бала

Я не понимал, для чего вообще потребовалось слать письмо в Краков Янушу Острожскому. Тот ведь после Люблинской унии даже литовским магнатом не был, как объяснил мне такой же противник отправки этого письма, как и я, гетман Ходкевич. Он не спешил слать в Варшаву свою булаву, да и манифест пока ещё не был выпущен. По настоянию Сапеги, одного из самых опытных политиков Великого княжества, было решено сперва созвать вальный сейм, решением которого и станет низложение короля Сигизмунда как великого князя литовского со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Мы отправили письма всем князьям в Литве, — заявил Сапега, когда мы в очередной раз собрались в ратуше, чтобы обсудить письмо Острожскому, — а также панам великим, чьи предки в вальном сейме литовском всегда заседали. Обойти князей Острожских значит оскорбить их, ведь мы возрождаем Литву до Люблинского сейма, отрицаем его, как и прежние унии. А допрежь Люблина Острожские были литовскими князьями, не польскими, и стали ими, когда земли их забрала себе Корона.

— Сам ведь знаешь, Лев Иваныч, что князя Януша купили должностью краковского каштеляна, — покачал головой Ходкевич. Мы теперь обращались друг с другу по имени-отчеству, подчёркивая разрыв с Польшей, хотя кое-кто нет-нет да и срывался на привычное пан, но на это никто не обращал внимания. — Не пойдёт он с нами, скорее против нас, чтобы лояльность свою королю доказать.

Латинские слова и выражения, которые так любили ввернуть в речь польские магнаты, к месту и не к месту, тоже были забыты. Мы пришли к молчаливому соглашению не употреблять в речи латыни, хотя латинизмы, конечно же, никуда не делись. Их не особенно понимал бы князь Скопин, но я-то был рос в двадцатом веке, а корни большинства англицизмов, прочно вошедших в речь в конце этого и начале следующего двадцать первого века, уходили именно в латынь.

— А вот тут вы, Ян Кароль, — отчества Ходкевич не признавал и зваться Иван-Иванычем не хотел, потому князь Януш Радзивилл назвал полным именем, — ошибаетесь. Не столь просто купить князя Острожского. Тем более что мы с ним выходит родственники и свояки. Сын князя Кшиштофа, Янек, на дочери его женат, а сам я от его родной сестры рождён.

Тут я удивился, что он так легко рассуждает о том, что сын его женат на своей троюродной сестре. Хотя, наверное, в те времена это было нормой, причём как подсказывала память князя Скопина, не только в Европе и Польше, но и у нас, в Русском царстве. Закрытость аристократии, что здесь, что у нас, привела к тому, что все друг другу были родственниками через два-три поколения. Брать же жён со стороны или хотя бы дочерей детей боярских потомки удельных князей считали ниже своего достоинства.

— В Дубнах у меня достаточно верных людей, — продолжил Януш Радзивилл, — они донесут мне, когда Острожский будет там. Вот тут-то мы и нанесём ему визит.

— Это авантюра, — возразил ему Радзивилл-Сиротка, — которая может дорого вам обойтись, пан Януш. Да и мне, коли вы в неё моего Яна Ежи втянете.

Второго имени или отчества у его младшего кузена не было, так что обходились уважительным пан, куда деваться.

— Дорогой кузен, — усмехнулся в ответ тот, — вся наша авантюра обойдётся нам очень дорого, вне зависимости от того, выиграем мы или проиграем. Вот только в случае победы платить мы будем нашим золотом, а в случае поражения — кровью. Но и без риска такие дела, как наше, не делаются. Нам нужно привлечь на нашу сторону Острожского с его громадными владениями в Киевском воеводстве, отторгнутом от Литвы по итогу Люблинского сейма.