Деньги не пахнут 6 - Константин Владимирович Ежов

В спортивном зале воздух был плотный, пах потом и натянутыми струнами энергии. Мяч со свистом ударялся о стены, отдаваясь гулом в груди. После трёх напряжённых раундов они ушли в спа – туда, где можно было говорить без опаски, что кто-то подслушает.

Сначала разговор тек спокойно, под шорох воды и запах эвкалипта. Потом гость из Сан-Диего осторожно спросил:

– Кажется, мысли где-то далеко. Что-то тревожит?

Тот замялся, провёл рукой по полотенцу и тихо произнёс:

– Да так… услышал кое-что странное.

Дальше слова посыпались, будто камни с обрыва:

– Этот Платонов… заявил, что способен предсказывать "чёрных лебедей". И предупредил о скорой, катастрофической пандемии.

– Пандемии? – в голосе собеседника прозвучало недоверие.

– Угу. Сказал, что болезнь парализует общество и экономику. Настолько серьёзная, что целые города окажутся на карантине.

Звучало как фантастика, почти как сценарий дешёвого фильма. И всё же в этих словах было что-то тревожащее. Ведь разговоры о глобальной эпидемии велись не первый год: SARS, MERS – всё это уже проходило. Тогда человечеству повезло. Но теперь…

– И после этого вы решили вложиться? Только из-за этих пророчеств?

Абу-дабийский чиновник рассмеялся, тихо, безрадостно.

– Для нас это не ради прибыли. Это вопрос защиты активов.

Так поступают фонды, привыкшие играть в долгую: иногда лучше потратить немного, чем потерять всё.

И всё же сомнение не отпускало. Если Платонов действительно предсказал падение "Генезиса" и крах "Теранос", стоит ли рисковать и проигнорировать его слова? Тем более, если за ним уже пошли крупнейшие фонды мира.

Молчание повисло на пару секунд, и вдруг чиновник из Абу-Даби улыбнулся с оттенком неловкости:

– Кстати… он утверждает, что первые признаки появятся через месяц, максимум два.

– Через месяц-другой? – отозвался американец, чувствуя, как по спине пробежал холодок. – Может, речь об Эболе?

Эта болезнь уже свирепствовала в Западной Африке, унеся десятки тысяч жизней. Но рынки, как ни странно, сохраняли спокойствие: немного просели авиаперевозчики, чуть снизились цены на нефть – и всё.

– Нет, – покачал головой собеседник. – Пока никаких признаков. Но, по его словам, паника накроет всех в ближайшие пару месяцев.

Он хмыкнул, а потом с лёгким смешком добавил:

– И знаешь, что ещё? Сказал, что защитные костюмы – эти химические скафандры – разлетятся, как горячие пирожки.

В воображении всплыла картина: улицы, заполненные людьми в белых костюмах, оседающая тишина, сирены скорой помощи. От одной мысли по коже побежали мурашки.

Представитель из Сан-Диего всё же не удержался от усмешки:

– Ну что ж, если это и правда сбудется, Голливуд потеряет отличного сценариста.

Но где-то в глубине души шевельнулась тревога, едва ощутимая, как гул приближающейся бури.

Главной целью участия в саммите было не просто появиться на страницах деловых журналов, а выудить настоящих акул – институциональных инвесторов, тех, кто способен не просто вложиться, а задать тон целому рынку. Ради этого и стоило тащиться в этот стеклянный муравейник, где воздух пах дорогими духами, кофе и напряжением.

Сергей Платонов рассчитал всё заранее: каждая встреча, каждое рукопожатие, каждая улыбка. Ему нужны были якоря. В финансовом мире без них нельзя – любой проект без серьёзного инвестора напоминает хлипкое судёнышко, болтающееся на волнах. Стоит закрепить его тяжёлым якорем – и к борту сразу начнут цепляться другие.

Для частных капиталов роль якоря обычно играл старик Киссинджер – живое воплощение надёжности, человек, на которого равнялись даже молодые миллиардеры. Для крупных фондов таким якорем должны были стать суверенные инвестиционные гиганты – те, что привыкли к движениям в миллиарды долларов.

Но рядом с Платоновым сидел хмурый аналитик из Goldman, явно недовольный:

– Даже с якорем… если говорить о "чёрном лебеде" и пандемии, не уверен, что кто-то решится вложиться.

Его тон был сух, почти раздражён. Сквозь хмурый взгляд легко читалось недоверие – мол, бред, мистер Платонов, абсолютный бред.

Сергей понимал это. И действительно, как поверить в бедствие, которое случится только через пять или шесть лет? Грядущий шторм ещё даже не был виден на горизонте, а в его голове уже звучали эхом слова: COVID. Будущее, которое всё изменит.

Даже самому, пережившему те времена, трудно было поверить, что это не просто теория. Но что поделать, если это действительно должно произойти? Такова природа "чёрного лебедя" – события, которое кажется невозможным, пока не обрушивается на всех.

– Зачем вообще упоминать это? – аналитик не выдержал, сдвинул брови. – Зачем пугать их пандемией?

В его глазах мелькнула обида, словно Платонов испортил всё нарочно. Но тот лишь молча слушал.

Он знал то, чего не понимали другие: стратегия должна вызывать раздражение. Без этого не обойтись. В ближайшие десять лет фонд будет терпеть убытки – колоссальные, на десятки миллиардов.

Ни один инвестор не станет спокойно смотреть, как его деньги тают, если не видит замысла. А чтобы не прослыть некомпетентным авантюристом, нужен был один точный выстрел – событие, которое перевернёт всё.

COVID должен был стать катастрофой, но и возможностью – редкой, как солнечное затмение. Если прогноз оправдается, успех будет сравним с тем, как кто-то нажился на кризисе 2008 года.

После одного яркого удара фонд можно будет заливать деньгами без конца – ведь инвесторы всегда ищут "следующий COVID".

Аналитик смягчился, посмотрел на Сергея с сомнением:

– Не сомневаюсь в тебе, но глобальная пандемия? Это же безумие…

– И не нужно верить, – ответ прозвучал спокойно. – В "чёрных лебедей" не верят, пока они не прилетят.

В этом и была сила парадокса. Чем невозможнее событие, тем больше вес его предсказания.

Позднее, в последний день саммита, в зале уже царила усталость – запах бумаги, дешёвого кофе и кондиционеров, гудящих над головами. Плотный график встреч с представителями мелких и средних фондов завершился. На борту самолёта, где стюардессы тихо разносили вино и орешки, аналитик доложил:

– Всего тридцать семь институтов согласились участвовать. Двадцать четыре из них последовали за суверенными фондами.

Результат оказался лучше ожиданий. Цифры на экране ноутбука светились холодно, но в этом холоде чувствовалось предвкушение.

– Всё в пределах нормы, – заметил Платонов спокойно.

Потому что для тех, кто распоряжается чужими миллиардами, страх – тоже инструмент. Что, если предсказание окажется верным? Что, если они знали и не сделали ничего?

Эта мысль подталкивала к действию лучше любой рекламы. Ни одна из сторон не сможет оправдаться, если прогноз сбудется. А если пандемия не произойдёт? Тогда достаточно будет пожать плечами и произнести с