Ювелиръ. 1807 - Виктор Гросов

накрыли стол прямо на широких досках верстака. Я разлил вино в глиняные кружки.

— За наш новый дом.

И мы выпили. Варвара Павловна, отпив глоток, впервые за все время улыбнулась — робко, неуверенно, по-настоящему.

И тут из-за ее юбки выглянула маленькая рыжая головка. Дочь Варвары — Катенька. Она смотрела на меня своими серьезными серыми глазами. В руке был зажат кусочек угля, а на обрезке доски рядом нацарапаны неуклюжие, но удивительно живые фигурки лошадей.

Я присел на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне.

— Красиво рисуешь.

Она просто кивнула и протянула мне доску.

Глядя на эти наивные каракули, я вдруг ощутил острую пустоту. В прошлой жизни у меня был огромный дом, где никто не ждал. Внуки — в другой стране. Единственным ребенком была работа.

Я получил все, о чем только мог мечтать. Но лишь сейчас, глядя на эту маленькую девочку с угольком в руке, я осознал, что моя настоящая работа только начинается. Построить мастерскую — это просто. Гораздо сложнее — построить дом. А еще сложнее — научиться в нем жить.

Глава 25

Неделя пролетела, оставив привкус известковой пыли на зубах и холодное, тяжелое чувство собственника. Я перестал просыпаться от каждого скрипа на лестнице — теперь я сам был этим скрипом, стуком, рокотом, нервным центром огромного, строящегося организма на Невском. Воздух здесь был сотканным из запахов свежей смолы, которой конопатили щели, кисловатого духа тлеющих углей в жаровнях и долетавшего из соседнего трактира аромата щей. Ко мне теперь обращались не «мастер», а «Григорий Пантелеевич», и это узаконенное царем отчество прилипло, стало частью меня.

Утро началось с очередного штурма. В мою временную контору, где пахло стружкой и остывшим чаем, без стука ввалился подрядчик. Его борода торчала во все стороны, а лицо налилось кровью так, что казалось черным пятном на багровом фоне. С грохотом он шлепнул на мой стол очередную бумагу.

— Не укладываемся, Григорий Пантелеевич! — пробасил он, тыча в бумагу мозолистым пальцем. — Лес-от ноне дорог, а гвоздь аглицкий и вовсе на вес золота! Надобно еще деньжат подкинуть, иначе встанем!

Пару недель назад я бы вспотел, судорожно пересчитывая остатки в кошеле. Сейчас — лишь поднял бровь. Господи, я превращаюсь в прожженного дельца. Торгуюсь за каждый гвоздь, угрожаю неустойками… Звягинцев, ты ли это? Тот, кто оперировал миллионами, не задумываясь, а теперь готов удавиться за лишний алтын. Эта стройка высасывала и деньги, и душу.

— Варвара Павловна! — позвал я свою помощницу.

Она бесшумно вошла с неизменной конторской книгой в руках. При ее появлении подрядчик как-то сдулся, втянул голову в плечи.

— Покажите нашему уважаемому подрядчику расчеты по рыночной цене на псковский лес, — сказал я, не глядя на него. — И напомните ему, что по договору мы используем тульский гвоздь, а не английский. А также, что за каждую попытку вписать в смету «непредвиденные расходы» я буду вычитать неустойку. Двойную.

Варвара Павловна молча открыла книгу на нужной странице. Мужичок побагровел, засопел, схватил свою бумажку и вылетел из конторы, бормоча проклятия. Она была моим щитом, броней от этого мира липких рук и жадных глаз. Откуда в этой хрупкой женщине столько стали? Она воевала с этим сбродом лучше любого гвардейского офицера. Без нее я бы уже давно пошел по миру.

— Благодарю, Варвара Павловна, — сказал я, когда дверь за подрядчиком захлопнулась. — Присядьте. Есть дело.

Она присела на краешек грубо сколоченного стула — собранная вся.

— Дом, — начал я. — Я достаточно пожил на стройке. Пора обзаводиться своим углом.

В ее глазах мелькнул интерес.

— Список пожеланий у меня готов. Запишите.

Она приготовила перо.

— Первое — уединенность. Не дворец с окнами на проспект, а особняк, скрытый от любопытных глаз. Высокий каменный забор, свой сад — чтобы никто не мог заглянуть через плечо, когда я работаю над… особыми заказами.

И когда начну собирать гильоширную машину, — мысленно добавил я. — И испытывать другие, еще более опасные игрушки.

— Второе — пространство. Не просто дом, а усадьба в черте города. Нужен большой, глухой хозяйственный двор. Там со временем можно будет построить… возможно, небольшую литейную.

И тир, — добавил я про себя, — закрытый тир, шагов на пятьсот, где можно будет пристреливать оружие, не привлекая внимания.

— И третье, самое сложное. Расположение. Адмиралтейская часть. Галерная, Английская набережная, может, Конногвардейский.

Она удивленно подняла на меня глаза — требование было почти невыполнимым.

— Варвара Павловна, поймите, — сказал я, опережая ее вопрос. — К нам будет заезжать не купец с Апраксина двора. К нам приедет карета графа. И если он увидит, что мой дом стоит рядом с какой-нибудь вонючей живодерней, он уже будет не в духе, а это плохо. Мы продаем не просто камни. Мы продаем мечту. А мечта не может жить на задворках.

Откинувшись на спинку стула, я позволил мыслям течь свободно, уже видя этот будущий дом, свою крепость. А еще я видел торговый зал на первом этаже этого здания. Темный, почти черный мореный дуб. Тяжелый бархат драпировок, поглощающий звук. Никакой суеты. А звук? В зале не должно быть мертвой тишины. Музыка. Шарманка? Боже упаси, это для уличных представлений. Может, механический орган? Или музыкальная шкатулка, но огромная, размером с комод, чтобы играла не писклявую польку, а что-то серьезное… Моцарта, Гайдна. Цена — наверняка целое состояние, зато именно такие детали и отличают лавку от Дома.

— Я понимаю, что задача почти невыполнима, — вырвал я себя из грез. — Но вы справитесь. Я в вас верю.

Она ничего не ответила, просто плотнее сжала губы и склонилась над книгой. Для нее это был акт высшего доверия. И я знал, что она разобьется в лепешку, но найдет то, что я прошу. Или докажет, что этого не существует.

Три дня я не поднимал головы от чертежей гильоширной машины, пытаясь на бумаге укротить этого механического зверя. Реальность за пределами конторы существовала лишь в виде коротких, четких докладов Варвары Павловны. Но на четвертый день она вошла без бумаг, держа в руках туго свернутый свиток.

За окном надсадно кричали артельщики, тянущие на второй этаж дубовую балку: «Да-а-а-а-а-а-а, пошла-а-а!». Этот звук реального, тяжелого труда служил ироничным фоном для нашего разговора о покупке аристократического особняка.

Молча развернув на моем столе карту Адмиралтейской