Ювелиръ. 1807 - Виктор Гросов

— Григорий Пантелеич… я боюсь, — прошептал он, не поднимая глаз. — Рука дрожит. Эта медь… она же денег стоит.

Я вздохнул. Взял из ящика кусок простого железа — использовал в качестве подставки.

— Вот. Это не стоит ничего. Испортишь — выкину. Тренируйся на нем. Пока не почувствуешь, что твоя рука тверже металла. Иди.

Он понуро кивнул и вышел. Жестоко? Возможно. Но по-другому здесь нельзя.

Вечер спустился незаметно. Дождь прекратился, и в окно заглядывала холодная, яркая луна. Усталость навалилась всей тяжестью. Я отложил чертежи и прошелся по темной мастерской. Внизу все было тихо. Я был один в своем огромном, почти законченном доме.

Я снова склонился над чертежом. Пусть они там, внизу, делят свои заказы и репутацию. У меня была задача поважнее. Здесь, на кончике моего пера, рождался механизм, который заставит их всех замолчать. И это единственное, что имело значение.

Ветер, разгулявшись, стучал в окно, выл в печной трубе протяжно, по-звериному. Стройка давно затихла. Весь дом погрузился в сон, и только в моей лаборатории, в дрожащем круге света, продолжалась работа. Я был полностью поглощен эскизом, когда тишину разорвал звук.

Он был не громким. Мягкий стук снизу, из парадного зала, будто на пол уронили тяжелый мешок с песком. Я прислушивался. Что за черт? Кто-то из рабочих пьянствует внизу? Поздно же уже. Раздражение поднялось внутри. Я уже открыл рот, чтобы рявкнуть, но тут раздался второй звук… тонкий, высокий звон, как будто лопнула струна. И вот тогда стало тихо по-настоящему.

Пальцы сами собой нащупали на столе холодную, рифленую сталь. Циркуль. Тяжелый, идеально сбалансированный, с иглами, которые я вчера полчаса затачивал на оселке. Это был инстинктивный жест.

Я приоткрыл тяжелую дубовую дверь. Коридор был пуст. Из щелей в недостроенном полу тянуло сквозняком, пахнущим сырой известью. Босиком, на цыпочки, я двинулся к лестнице. Каждый шаг по скрипучим доскам отдавался в ушах грохотом. Внизу, в парадном зале, царил мрак, разрезанный широкими, мертвенно-бледными полосами лунного света.

Что-то не так.

Я начал спускаться. Ступенька за ступенькой, прижимаясь к стене. И по мере спуска лунный свет выхватывал из темноты все новые детали. Сначала — опрокинутый стул. Потом — что-то темное, бесформенное, у подножия лестницы.

К горлу подкатил кислый комок. Запахло медью. Кровь. Я отшатнулся, спиной ударившись о перила. Ноги вдруг стали ватными. Перед глазами на мгновение все поплыло.

Это были Федот и Гаврила.

Они лежали неправильно. Так живые люди не лежат. Руки и ноги были вывернуты под странными углами. Один лежал на спине, запрокинув голову, и на его горле чернела страшная рана. Второй — лицом в пол, в черной, расползающейся луже, которая блестела в лунном свете. Рядом с ним валялась его шпага, так и не вынутая из ножен.

Я заставил себя смотреть. На лицо Федота. На его открытые, стеклянные глаза, удивленно смотрящие в потолок. Они даже не поняли. И только тогда пришла ярость — горячая, обжигающая, выжигающая изнутри страх.

Кто? Неважно. Они пришли за мной. И начали с моих людей.

И в этот момент, когда я, окаменев, смотрел на эту бойню, из бокового коридора, где располагались комнаты Варвары и ее дочери, донесся звук.

Тихий, сдавленный, испуганный детский плач. Катенька.

А затем, перекрывая его, — резкий, гортанный мужской голос. Чужой и скрипучий, как несмазанная дверь. Он цедил слова сквозь зубы.

— Где он?

Следующий том цикла здесь: https://author.today/reader/494648/4650006