Все дороги ведут в Реймс - Александр Петрович Харников

Узнав о преступной халатности (или откровенном предательстве?) Монктона, я созвал свой кабинет и поставил перед ними задачу – во что бы то ни стало отвоевать Новую Шотландию и как можно скорее уничтожить эту проклятую Русскую Америку, и особенно русских, которые неизвестно откуда пришли, но уже успели так нам навредить.

Помнится, первый лорд Адмиралтейства, Джордж Ансон с ходу предложил начать войну с Россией. Но герцог Ньюкасл заметил, что Россия на данный момент – по крайней мере, пока канцлером является граф Бестужев – дружественна Англии, и, судя по всему, станет на ее сторону, если начнется война в Европе. И что, по его сведениям, в Петербурге точно так же, как и у нас, никто не знает, что это за русские такие объявились в Новом Свете и откуда они вообще там появились.

А вот сэр Генри Фокс высказал достаточно дельную мысль. Мол, главная проблема заключается в том, что король Людовик XV, который обыкновенно не может ничего решить, на сей раз, увы, все же решился и стал на сторону Русской Америки, согласившись заключить союз с этой новообразованной то ли колонией, то ли страной. И что есть люди, которые хотят его устранить. Но им нужны в первую очередь деньги – ведь желательно все обставить так, чтобы замаскировать его смерть под несчастный случай. И что он готов выделить эту сумму из бюджета своего департамента – тем более что канал для передачи денег имеется.

Я первоначально посчитал, что это уже слишком. Но когда я узнал, что и Гамильтон в Новой Шотландии пал еще перед Рождеством, а за ним и Аннаполис-Ройял, я понял, что медлить нельзя, и дал сэру Фоксу добро на устранение узурпатора моего престола[12].

Потом в Англию прибыл этот грязный предатель и трус Монктон. Не знаю до сих пор, впрочем, было ли это предательство или он просто оказался некомпетентным, но топор палача отделил его голову от тела и показал всем моим подданным, во что им может обойтись предательство интересов королевства. В письме, которое он доставил в Лондон, русские предлагали мне мир в Новом Свете и обещали гарантировать границы к югу от Акадии по состоянию на 1702 год, то есть до Войны королевы Анны.

Нетрудно заметить, что это означало не только потерю этой самой Акадии, но и севера провинции Массачусетс, к которой по результатам той войны были присоединены обширные земли Юго-Западной Акадии[13]. И я тогда запросил у сэра Генри, когда же, наконец, произойдет смена власти в Париже – на что тот ответил мне, что это должно случиться очень скоро. Как оказалось, люди сэра Генри свое дело знали неплохо, и вот во Франции появился новый король.

Я спросил у сэра Генри:

– А как именно он погиб?

– Рассказывают, что на охоте у него лопнула подпруга, и он при падении с коня сломал себе шею.

– Какая невосполнимая утрата… Впрочем, мистер секретарь, а что, если новый король не захочет изменить политический курс своего отца?

– Тогда, ваше величество, как меня заверили, и он может отправиться вслед за своим батюшкой в райские кущи.

– Это было бы очень грустно, сэр Генри. Спасибо, вы можете идти.

А сам я распорядился послать гонца в Париж с выражением глубочайших соболезнований и приказал подготовить делегацию на коронацию нового короля. Если, конечно, он доживет до этой коронации.

3 апреля 1756 года. Франция. Париж. Жанна-Антуанетта Пуассон, герцогиня де Помпадур

Я никогда не верила в «женскую интуицию», о которой так любят рассуждать мужчины. Нет никакой причины отрицать очевидное. Можно, конечно, рассуждать о том, почему у женщины не может быть аналитического ума – и тогда любое ее решение будет приниматься на основе данных, а не благодаря некой «интуиции», результаты которой могут быть как положительными, так и отрицательными. Просто в первом случае многие женщины утверждают, что это заслуга их интуиции, а во втором, что, мол, так получилось…

Но когда я в последний раз расставалась с его величеством, ничто не предвещало его скорой смерти. Но я вдруг почувствовала ледяной холодок на сердце. Я даже думала упросить его остаться у меня подольше, но мы уже давно не были любовниками, и я побоялась, что его величество меня неправильно поймет, и малодушно промолчала. А в тот вечер, когда его не стало, я вновь почувствовала, как какой-то ледяной обруч сжимает мою грудь, и сразу же поняла, что душа моего милого друга покинула его бренное тело.

Да, я была обязана ему очень многим, если не всем. Ведь я не была дворянкой по рождению, а происходила из почтенного, но не знатного семейства. Мой отец, купец Франсуа Пуассон, принадлежал к «третьему сословию». Дворянкой же я стала раньше, чем познакомилась с Людовиком. Мой отец разорился и бежал из страны, и о моей семье стал заботиться мсье Ленорман де Турнем. Он же и выдал меня замуж за своего племянника, Шарля Гийома д’Этиоля. Именно тогда я стала мадам д’Этиоль и перешла в дворянское сословие.

Позже, когда официальная фаворитка его величества, герцогиня де Шатору, скоропостижно скончалась, я заняла ее место. Не могу сказать, что его величество был хорошим любовником – как правило, наши постельные игры продолжались не более минуты, после чего король попросту засыпал. Но мне с ним было все равно хорошо – и он довольно-таки быстро понял, что, хотя я и женщина, но могу порой давать ему толковые советы. В результате наша дружба продолжалась и после того, как четыре года назад у него появились новые любовницы, которые были гораздо моложе меня.

Кстати, именно я сообразила, что подобные девы должны быть тщательно отобраны – это не только предохраняет их возлюбленного от дурных болезней. Для любовницы короля необходимо было не только здоровье, но и такие вещи, как красота, добрый характер и шарм… Отобранные мною лично девицы ходили гулять в Олений парк, и Людовик каждый раз знакомился с одной из них, а после определенного времени, когда он остывал к прелестнице, ее выдавали замуж с хорошим приданым. Так что, как говорится, все были этим довольны, кроме, пожалуй, дофина, который сам был однолюбом и не одобрял внебрачные связи его отца.

А меня то и дело удостаивали королевских милостей. Сначала я получила участок рядом с Версалем, где построила особнячок, названный мною Эрмитажем. Потом мне в дар был принесен дворец в Креси-Куве. Денег у меня было столько, что я не только