О мясе, кулинарии и убийстве животных - Уайатт Уильямс

раздавали куски жареного хлеба и свежие апельсины. Люди рядом со мной посчитали, что раздавать всем по свежему апельсину – очень щедро. Это был очень дружный и милый обед, совсем не похожий на церковные обеды. Кажется, до того, как приехать на Аляску, я ожидал увидеть кита, по крайней мере большую его часть, если не целиком, выложенного на лед. Для такого зрелища я прибыл в неправильное время. До поездки я просмотрел несколько видеороликов, что доступны всем желающим. Летящие в воздухе гарпуны, кровь, окрашивающая воду, киты, погружающиеся вглубь, чтобы спастись, белые веревки, вытягивающие их обратно. Это немного напоминает битву с быками: большое тело понемногу ослабляют, из него выпускают кровь, его изнуряют, пока оно медленно не умрет. Ничего такого я не увидел, пока был тут. Убийство и еду здесь разделяли. Этот кит, которого я ел в тот день, был похож на любое другое мясо – разрезанный на небольшие удобные куски.

Вечером я принес Эндрю его долю мяса и жира. Полуночное солнце светило в окно, я лежал на кровати без сна, пытаясь вспомнить, зачем я приехал сюда.

* * *

В тот же день гренландские киты проплывали в водах Чукотского моря. Эти киты мигрируют на тысячи километров каждый год. Самые крупные из них достигают длины в двадцать метров и массы тела более ста тонн. Они проплывают мимо, управляя своими гладкими черными хвостами. Они едят весь день, отфильтровывая тысячи и тысячи крилей. Они поют долгие и сложные песни на языке, который мы не можем понять. Они ищут других китов, ищут партнеров. Они поют друг другу.

В мире много людей, которые считают, что убивать таких красивых и сложных существ ради еды – это ужасное занятие. Как написал Крейг в своем письме, многие хотели бы, чтобы это стало незаконным. Каждые несколько месяцев какой-нибудь журналист вроде меня приезжает в город, чтобы написать материал о китах и организациях, борющихся против этого промысла.

Это мнение просто глупо. Ничего не растет в этом городе. Здесь нет ни одной фермы. Вся еда в магазинах стоит огромных денег из-за расходов на доставку со всех концов света. Рестораны и кафе устанавливают свои цены на блюда с расчетом на то, чтобы вытащить как можно больше денег из туристов, приехавших поглазеть на северное сияние и полярных медведей. Жизнь здесь всегда предполагала охоту на оленей, гусей и китов.

С каждым годом становится все сложнее и сложнее предсказать, как пройдет весеннее таянье льдов. Береговая линия медленно исчезает в воде. В этом жестокая ирония. Изменение климата однажды уничтожит этот город, но людям, живущим здесь, говорят, что им надо есть привезенную из Арканзаса курицу – а это только усиливает и ускоряет надвигающийся климатический апокалипсис, – но нельзя есть проплывающих рядом с их домами китов.

Наверно, я прилетел сюда отчасти ради того, чтобы написать статью, в которой смогу обсудить эту иронию. Я хотел рассказать людям, что нам всем было бы лучше, если бы мы могли есть, как эти охотники на китов. Делиться друг с другом едой, которая доступна в местах, где мы живем. Что-то такое. Как и все тексты всех журналов и газет о китобойном промысле, он бы в действительности не имел никакого значения. Он раздражал бы людей, живущих в этих местах, тем, что кто-то, не живший среди них и не понимающий их быт, написал что-то про них. Он раздражал бы людей, живущих далеко отсюда, потому что они верят, что убивать китов нельзя. Конец света все равно когда-нибудь наступит.

Другую и более значимую причину моей поездки объяснить сложнее. В «Моби Дике» есть сцена, где Ахав нагибается над мертвым глазом только что убитого его командой кита и начинает с ним говорить. Мелвилл описывает это так:

Голова была черная и крутоверхая; едва покачиваясь среди полного затишья, она казалась головой Сфинкса в пустыне. «Говори же, о громадная и почтенная голова, – тихо произнес Ахав, – ты, что кажешься косматой, хоть и без бороды, потому что ты увешана водорослями; говори, огромная голова, и поведай нам сокрытую в тебе тайну»[54].

Для этого я и отправился туда, хотя понимал, что это глупо и наивно. Я хотел узнать эту тайну. Я хотел верить, что она есть. Это и было то, что я везде искал. Я надеялся, что порядок животных подтвердится, когда я встречусь лицом к лицу с таинством природы и потребую объяснений.

* * *

На следующее утро я встретился с парнем по имени Джо, который обещал показать мне свой музей. Музей располагался в двухэтажном здании с видом на Арктический океан. Снизу был большой гараж, закрывавшийся на две большие раздвижные двери. Я пришел к музею раньше Джо и ждал во дворе. Там был сад со старыми вещами: рога карибу и порванные покрышки, веревки и цепи, гарпуны и крюки, высохшие шкуры морских зайцев, сшитые друг с другом, и кости китов, сложенные в круг, как дубовые ветки. Ветер обжигал мое лицо, солнце скрылось за вышедшими серыми облаками. Я уже собирался уйти, когда у дороги появился хромавший Джо. Он был низким и худеньким, его волосы были седыми, он шел неровной походкой. Мы поднялись по узкой лестнице сбоку дома. Я стоял за ним, не зная, может ли он сейчас упасть, когда он заговорил.

«Я развозил по городу воду в грузовиках с цистернами на протяжении двадцати восьми лет. Я занимался этим до 2002 года, а теперь я больше не работаю. Четыре года назад у меня было несколько инсультов, и меня эвакуировали в больницу в Анкоридже, где я пролежал одиннадцать дней без сознания. В тот момент, когда врачи уже собирались отключить меня от систем жизнеобеспечения, я пришел в себя. Я больше не работаю, но чувствую себя хорошо. Я больше здесь не живу. Хотя мне хотелось бы здесь жить».

Он открыл дверь на втором этаже. Пока она медленно открывалась, мне стало ясно, почему он не может здесь больше жить. Вход выглядел как узкий просвет в лабиринте из животных. Полярный медведь стоял с открытой пастью, оскалив зубы. Из другого сделали ковер, его голова выпирала с пола. Из-за полки на меня смотрел, прищурившись, волк. Карибу, лось и баран с толстыми скрученными рогами. Повсюду были длиннохвостые лисы и тощие сурки. Выточенные кости. Воющие койоты. Кости китов. Снежная сова, пикирующая с потолка. Все они навеки застыли в этой темной комнате, скрываясь за тенью, отбрасываемой другими животными и полками,