Снежный шар историй - Валентина Филиппенко

Несколько дней мы с Яриком не разговаривали. Наступили последние предновогодние дни. Утром я подходил к школе и издалека увидел, что Ярик идёт за Лизой. Я ускорил шаг, в это время Ярик схватил её за капюшон. Капюшон оторвался, Лиза дёрнулась и оглянулась. Тут я уже подбежал и поспел к очередной битве взглядов.

– Здоро́во, – говорю я.

– Здоро́во, – говорит Ярик. – Мимо топай.

– Капюшон отдай.

– А что если не отдам?

– Отдай, а потом поговорим.

Ярик плюнул куда-то вбок и кинул мне капюшон. (Никогда не видел, чтобы он плевался.) Я сунул капюшон Льдинке и сказал:

– Ты иди.

Она почему-то не двинулась с места. Мы с Яриком смотрели друг на друга.

Самое странное, что ни я, ни Ярик не смогли потом вспомнить, кто кого толкнул первым. То есть кричать «Он первый начал!» никто бы из нас не стал. Мы потолкались, а потом Ярик подставил мне подножку, а я потянул его за собой в камыши.

Рывок – мелькнуло небо – ледяная вода за воротом.

В воде мы уже сцепились не на шутку. А дальше я уже рассказал.

Я шёл сам не знаю куда, во мне кипела ярость, поэтому холода я не чувствовал. Шёл так долго, пока не понял, что на самом деле стучу зубами от холода. А ещё кто-то мне сзади кричал:

– Эй! Да ты оглох, что ли?

Я оглянулся и увидел Лизу. Она так и несла в руке свой капюшон.

– Ты заболеешь так. Мокрый ведь. Может, домой пойдёшь?

В этот момент я вспомнил, что домой я пойти не могу. Сегодня родители дома, все в предновогодних хлопотах. Если я таким к ним заявлюсь, будет скандал.

Я помотал головой.

– Понятно, – сказала Лиза. – Пошли ко мне.

Я снова помотал головой. Зачем только, неясно. У меня выбора-то другого не было. Если только замёрзнуть на улице. Пришлось идти.

Скоро мы добрались до пятиэтажки, поднялись на последний этаж и зашли в квартиру. Мне под ноги кинулись две пушистые собаки, которые стали наперебой лаять.

– Ну-ка, ну-ка, дайте пройти, – говорила Льдинка, и я с удивлением услышал, что она смеётся.

Потом она принесла рубашку и штаны.

– Это папина одежда.

Я переоделся. Одежда оказалась велика, штаны пришлось подвернуть.

– Пойдём на кухню.

Первым я увидел на кухне хамелеона. Он сидел в аквариуме и водил глазами в разные стороны. А вторым – огромного цветного попугая. Он раскачивался на шторе и говорил:

– Привет! Привет! Хор-р-роший денёк! Хор-р-роший!

Я уставился на попугая, потом на Лизу, которая вошла в кухню. За ней прибежали три кошки: две чёрные и одна пятнистая. Лиза достала корм и начала рассыпать его по плошкам на полу. Кошки благодарно терлись о её ноги.

– Как у тебя много живности, – сказал я.

– Ну да, – протянула Лиза. – Чай будешь?

– Ага.

Я помолчал немного, а потом говорю:

– Может, у тебя и хорек есть?

– Ну да, – ответила Лиза спокойно, а потом свистнула.

В кухню вбежал хорёк. Он быстро взобрался по Лизиной ноге и устроился у неё на коленях.

– И никаких поводков и криков, да, малыш? – Лиза почесала хорька за ушком.

– С хорьком понятно, – сказал я. – Журавлёву к животным на километр подпускать нельзя. А как же фотограф? Тебе его не жалко?

Лиза посмотрела на меня с недоумением:

– Почему я должна жалеть наглого, глупого и жадного мучителя животных? Ты знаешь, в каких условиях у него жил Аристофан? Ты видел, что у него было с перьями и с лапкой, с которой никогда не снимали это дурацкое металлическое кольцо? Тебе когда-нибудь подрезали крылья? Ну то есть представь, что у тебя есть крылья, а тебе их подрезали.

Я попытался представить, но получалось с трудом.

– В общем, это очень неприятно. Я лечила бедного попугая две недели. А от стресса, фотосессий, вспышек и главное – бесконечных прикосновений он вообще никогда не восстановится. Бедный, бедный Аристофан! А фотограф не бедный. Он много зарабатывает. Благодаря таким, как Аристофан.

– Бедный Ари! Бедный! Ари! – запрыгал попугай по холодильнику.

– А рыбки где?

– У меня в комнате. Наши однокласснички бросали им в воду всякий мусор. И кормили их редко. Вот ты их кормил?

Я помотал головой.

– Ну вот.

Мы помолчали. Попугай успокоился и стал что-то ковырять клювом. Лиза гладила хорька, тот блаженно растянулся у неё на коленях.

Я вдруг почувствовал, что Лиза ужасно одинокая. И я не знал, как её поддержать. Поэтому зачем-то спросил:

– Ты веришь в чудеса?

– Мама говорила, что в чудеса не надо верить, их надо делать.

– Ого. Как делать?

– Так. Своими руками. Чтобы жизнь не прошла зря.

Попугай наклонил голову и сказал:

– Хор-р-роший денёк! Не пр-р-р-ошёл зря!

Я подумал ещё и сказал:

– Не злись на Ярика. Ты ему очень нравишься.

– Я это поняла, – сказала Лиза. – Вообще-то я не ледяная.

– Ты просто так себя ведёшь…

– Я просто думаю, что люди – не очень.

– А кто очень?

– Животный мир. Природа. И ещё люди, которые эту природу защищают. Как моя мама.

– Наверное, твоя мама была очень хорошая.

– Да, – сказала Лиза.

– Ярик просто не знает, как обратить на себя внимание, – вздохнул я.

– Поэтому я и не люблю общаться со сверстниками. Со взрослыми интереснее. Никто не отрывает капюшоны, например.

Мне стало немного обидно за Ярика.

– Он же не виноват, что ему двенадцать лет.

– Не виноват, – согласилась Лиза.

– В общем, дай ему шанс, – осмелел я совсем.

Я подумал, что Лиза рассмеётся, но она внезапно сказала:

– Хорошо. Пусть поможет мне спасти Миракла.

– Кого? – не понял я.

– Миракла. Енота, – невозмутимо сказала Лиза.

Попугай снова зашкрябал когтем. А Лиза рассказала мне свой план. И ещё историю про свою маму.

Через час мы стояли у подъезда Ярика. Я понял, что, если сейчас меня увидят его родители, ничем хорошим это не закончится. А нам с ним надо было поговорить. Лиза поднялась к Ярику сама.

Я стоял, ждал и смотрел на фонарь. Снег падал хлопьями. В окнах домов переливались яркими огоньками гирлянды. Кое-где звучала музыка и раздавался хохот из новогодних телепередач.

Наконец дверь открылась. Ярик двигался стремительно и светился от счастья. Сразу стало видно, что у него от чувств свело лицо и, похоже, душу. Всё оттого, что Лиза не просто заговорила с ним, а явилась собственной персоной к нему домой. Он быстро подошёл ко мне, протянул руку и сказал:

– Мир.

Я ответил:

– Мир.

А Лиза стала говорить, будто продолжала какую-то речь:

– В общем, я всё про этого