Снежный шар историй - Валентина Филиппенко

«Какая встреча! – завопил Трофимов. – Эльфовая башня! Прямо как в рекламе!»

И все засмеялись.

Она казалась на вид такой лёгкой. Как будто какой-то эльф-великан взял башню за верхушку двумя пальцами и перенёс из своей коробки с конструктором прямо в Париж. Мне даже захотелось это нарисовать, и я полезла за блокнотом, но тут пришёл наш экскурсовод… Оказывается, за сто тридцать лет башню красили в самые разные цвета. Сначала она была красной. Её создатель Эйфель считал, что это самый лучший цвет. Потом её много раз перекрашивали, чтобы она не заржавела. И даже назвали один оттенок в её честь – «коричневый-эйфелевый».

И вот мы едем в лифте на вершину башни, а я всё думаю: вот он натягивает мою шапку, и все смеются. И фотографируют, чтобы выложить у себя в сторис с какой-нибудь нелепой надписью. А Митя стоит в ней смущённый, а потом снимает её и отдаёт обратно: «Спасибо, Плетнёва, но нет». И я краснею, прямо в цвет шапки, и начинаю у всех на глазах запихивать её в рюкзак. Упрямый помпон не помещается и застревает в молнии ярким пятном. Я её дергаю, помпон отрывается, падает вниз и катится по зимней улице, словно волшебный клубок, который завёл меня в непроходимую чащу.

И тут мы как раз поднялись на самый верх. Все достали телефоны и начали друг друга снимать, француженка восторженно рассказывала о том, в какой стороне Лувр, в какой – Москва, а я подумала: под нами Париж, мы выше всех, вокруг красота, но ветер такой, что уши вот-вот отвалятся. Вот он, подходящий момент! Я решительно достала шапку и… натянула её на себя.

– Супер, Плетнёва! Где ты такую купила?

– Помпоны сейчас в тренде!

– Тоже такую хочу!

– Одолжишь мне для сторис?

– Она прямо в цвет башни времён Эйфеля (это уже, конечно, француженка).

А Митя посмотрел на меня с улыбкой и сказал:

– Классная шапка, Даша! Мне сестра сто лет обещает такую связать, но всё руки не доходят. У неё даже ролик в ютубе есть, как она вяжет эту шапку. Только коричневого цвета. Когда вернёмся, можем сравнить.

Прав был папа, главное – поймать подходящий момент!

Льдинка. Евгения Чернышова

Рывок – мелькнуло небо – ледяная вода за воротом.

Мы вскочили, стали толкаться, а потом размахивать руками. Я попал Ярику по щеке, он заехал мне в живот, мы снова сцепились, упали, я хлебнул пару раз грязной воды, двинул Ярику ещё раз – тот тоже попробовал ледяную воду на вкус. Никто не решался нас остановить. Неудивительно – кому захочется возиться по пояс в мутной холодной воде. А людей вокруг собралось порядком, я это понял, когда нас всё-таки разняли.

Сделал это Ток – наш физрук. Прозвище у него возникло давно, только сначала он был Свисток, а потом сократился до Тока.

– С ума сошли совсем? – Ток был огромный, поэтому тащил нас за вороты курток, как кошка котят. Правда, он это видел по-другому. – Щенки! – рычал он, выбираясь из камышей. Штаны у него промокли, а ботинки смешно хлюпали. Ярик был похож на водяного: полностью мокрый, с расцветающим синяком под глазом и чёрными водорослями на плече.

На фасаде школы загорелись разноцветные огоньки с надписью: «С Новым годом!»

Я вырвался из рук Тока, развернулся и зашагал в сторону от школы. Я шёл и от злости даже не замечал холода. В голове вертелся только один вопрос: «С чего это началось?»

Всё началось с попугая. Точнее, с того, что он пропал.

Или всё началось с того, как мы поссорились с Яриком?

Или ещё раньше, когда в нашем классе появилась новенькая?

Это, конечно, ближе к правде.

– Знакомьтесь, Лиза Динковская, – сказала Еленушка, наша классная руководительница, и кто-то хохотнул:

– Льдинка!

Так и было – Льдинка как есть: тоненькая, вся словно прозрачная, глаза голубые и волосы светлые-светлые. Села на предпоследнюю парту у окна и так там и сидела, даже на переменах редко выходила. Сначала мы даже не знали, какой у неё голос. Может, она немая? А через неделю мы её услышали.

Шёл обычный урок истории. Льдинка, как обычно, смотрела в окно и будто не замечала, что происходит вокруг. Историчка, которую мы прозвали Абра, говорит:

– Динковская, назови дату отмены крепостного права. Дин-ков-ская! Ау!

Лиза вздрогнула и медленно повернулась к Абре. Смотрит на неё, словно не узнаёт. А потом говорит так спокойно:

– Тысяча восемьсот шестьдесят первый год. А что?

От этого «А что?» Абра прямо опешила. Она же привыкла всех в железном кулаке держать. Аброй её прозвали не только потому, что на самом деле она была Алла Борисовна Романова. Ещё и за то, что она таким взглядом умеет смотреть, что по спине мурашки начинают бегать. В общем, прозвище – как заклинание. И сама Абра говорит, что мы у неё всегда как шёлковые.

Поэтому когда Абра после Лизиного «А что?» в себя пришла, то сразу принялась её этим взглядом сверлить. А та смотрит невозмутимо. В стиле «А что?». Все так и замерли. Я даже услышал, как зимняя сонная муха в окно бьётся.

А потом… Абра отвела глаза!

Я это видел. И все видели.

– Ничего, – ответила наконец Абра металлическим голосом. – Завтра три главы из учебника выучить. И чтобы от зубов отлетало. Понятно, Динковская?

Лиза не спеша открыла тетрадь и записала задание.

А на следующий день рассказала всё почти наизусть. Так же безразлично смотря в окно.

Странные бывают девчонки, в общем.

Скоро Льдинкин голос мы стали слышать намного чаще, но всегда в диалогах с какой-нибудь побелевшей от злости учительницей. Математичку она злила тем, что все примеры и задачи решала в голове, не расписывая решение в тетради. Англичанку – поправляя той произношение. Русичку тем, что не учила правила и при этом лучше всех писала диктанты. Абра её вызывала к доске каждый день, а та отвечала на все вопросы. Всё так же равнодушно, смотря в окно. На физкультуре Льдинка бегала быстрее всех, но стоять по росту на линейке не хотела.

Потом мы узнали, что Лиза год назад потеряла маму и воспитывает её один папа. Некоторые учителя делали на это скидку, другие считали, что девчонку всё равно надо приструнить, и вызывали папу в школу. Но он так и не пришёл, потому что был занят.

После битвы взглядов