Зверь - Мола Кармен

— Жандармы не хотели меня слушать. Я была для них безалаберной испанкой, заявлявшей об исчезновении дочери, а они даже в ее существование не верили. Целый месяц я прожила в ужасной неизвестности. А потом нашли ее растерзанный труп…

— С момента исчезновения Леоноры до того, как ее нашли, прошел месяц?

— Пять недель. Я смогла опознать ее только по родинке на бедре. Ей оторвали голову. Да, и голову нашли еще через неделю, на берегу Сены. В горло изнутри был воткнут золотой значок.

— Какой? Вы его видели?

Диего начал взволнованно мерить шагами комнату. Если бы у него была выпивка, он налил бы рюмку себе, а другую — гостье, которая нуждалась в этом так же, как и он, а может, и больше. Он пожалел, что у него нет найденного доктором Альбаном значка, однако ему удалось нарисовать скрещенные молоты, и он протянул листок женщине:

— Такой?

Актриса кивнула и уронила голову на грудь.

— Не могли бы вы пойти со мной в редакцию газеты и повторить свой рассказ издателю?

Гриси сковал страх. Она встала и, шатаясь, подошла к окну.

— Я хочу, чтобы Зверя поймали, но… Но я не думаю, что… Если никто не пожелал слушать меня в Париже, с какой стати это сделают в Мадриде?

— Мы добьемся, чтобы статью напечатали на первых полосах всех газет. Власти не смогут больше врать, утверждая, что речь идет о животном, которое бродит где-то за городской стеной. Это человек, и он не только погубил четырех девочек в Мадриде, но убивал и в Париже, и кто знает, где еще. Мы будем давить на чиновников, пока его не поймают!

Голова Диего кружилась от возбуждения. У Аугусто Морентина больше не останется отговорок, чтобы не печатать этот материал. Скрывать подобное недопустимо!

19

____

Марсиалю нравилось разглядывать девочек, когда они об этом не знали, изучать их поведение, когда они думали, что остались одни. Нравилось подслушивать их беседы, наблюдать за вспышками гнева. Он не вмешивался, даже когда они обсуждали абсурдные планы побега, потому что сбежать отсюда было невозможно. А наверху он с удовольствием и усердием присматривал за садом. Его любимой клумбой была та, где росли георгины, теперь они как раз зацвели и покрылись желто-шафранными помпонами. Георгинам требовалась вода, как и девчонкам в подземелье, но георгины были гораздо более чистыми. Их тонкий сладковатый запах не имел ничего общего с вонью, окружавшей клетки. Тела девочек, совершенные, как у лесных нимф, не могли скрыть их внутренней гнили, отравлявшей воздух подземелья.

Спал Марсиаль урывками в каморке возле лестницы, спиралью уходившей вниз. Дверцу в подвал он оставлял открытой и слышал разговоры пленниц. Сейчас они были взбудоражены, как и всегда, когда он приводил новенькую.

Ее звали Хуана, она была дочкой проститутки Дельфины. С девчонки мигом сползла развязность, которую она выказала, когда он к ней подошел: «Как там погодка у вас наверху?» — спросила она нахально, явно намекая на его высокий рост. Паника быстро заставила ее заткнуться. Она даже не отвечала на вопросы других девочек, как будто боялась, что, заговорив, навсегда потеряет надежду пробудиться от кошмарного сна. Фатима, та, что сидела тут дольше всех, заверила ее, что это не сон. Она не проснется завтра дома, рядом с матушкой. Другие девочки пытались подбодрить новенькую фантастическими выдумками: их увезут в гарем, чтобы выдать замуж за шейха, за короля, за нищего, который окажется принцем… Фатима велела им замолчать: незачем давать новенькой ложную надежду. Их единственная реальность — эти клетки, и никто не знает, что происходит с девочками, которых уводит Зверь.

— Гвардейцы ищут Зверя? — нетерпеливо спрашивали остальные, желая узнать новости. — Что там вообще происходит?

— На воле все говорят только о холере, — наконец проговорила Хуана.

— Значит, Зверя никто не ищет?

Фатима не могла скрыть разочарования. Неужели никому нет до них дела? Хуану продолжали расспрашивать, но девочка снова надолго замолчала.

Марсиаль видел, как обитательницы подвала заключают союзы, создают группировки, дружат и враждуют. Он следил за ними с любопытством и вожделением. Демон терзал его всю сознательную жизнь: чистая кожа, детские формы, зарождающаяся чувственность разжигали в нем огонь, с которым он не в силах был совладать. Однажды он напал на дочку каких-то путешественников, которой едва исполнилось двенадцать. Как только он выплеснул в нее свое семя, его обуяли отвращение и ярость. Он бил ее, пока она не умерла. Установить его причастность к смерти ребенка не удалось, и он поклялся, что больше никогда не поддастся демону. Он ушел в монастырь и искал помощи у Бога, но понял, что это бесполезно: сам Бог вложил в него это больное семя. Влечение не утихало, наоборот, оно жгло огнем, стоило ему увидеть любую малолетку. Посылало ему кошмары, после которых он просыпался в невменяемом состоянии — настоящее животное, жаждущее совокупления с ребенком. Нечестивый Бог заразил его этой болезнью! Служба в армии помогла унять желание мстить этому неуловимому существу. Каждый убитый враг был ударом шпаги, который он наносил в брюхо Всевышнего. Он так долго чувствовал себя подонком, что даже подумывал о самоубийстве, а всему виной был Бог. Это Его он должен ненавидеть, а не себя.

Марсиаль научился наступать на глотку своему внутреннему чудовищу. Ему казалось забавным прозвище, которое ему дали в окрестностях Мадрида. Зверем он себя и ощущал, когда возбуждение начинало причинять невыносимую боль. Тогда он спускался в восьмиугольное подземелье и с дикой яростью ублажал себя. Он плевал на Небесного Отца и бичевал свое тело, чтобы боль заглушила противоестественное желание. И всякий раз ему казалось, что это его победа над Богом.

Марсиаль закрыл дверь в подвал. Спуститься туда сейчас он не мог. В голове, как назойливая муха, жужжала мысль о воровке, укравшей перстень. Дважды он чуть не поймал ее, дважды она улизнула. Он мог бы запереть ее в пустующей клетке, хотя эта девка была слишком взрослой. Но нет, он найдет ее и не оставит ей выбора. Никакой отсрочки она не получит.

Население Мадрида насчитывало уже двести тысяч человек, но город по-прежнему теснился внутри городской стены, выстроенной два века назад по приказу Филиппа IV. Поговаривали, что стену снесут, как и прежние, что мешали городу разрастаться. А пока в Мадриде, в отличие от других европейских столиц, даже не было общественного транспорта. Горожане, за исключением богачей, которые разъезжали в собственных или наемных экипажах, передвигались пешком. Именно так, на своих двоих, добрался Марсиаль до ломбарда Исидоро Сантамарии, расположенного на улице Ареналь. Исидоро первым из знакомых скупщиков краденого откликнулся на его просьбу.

Несмотря на огромный рост и специфическую внешность, а может, именно благодаря им Марсиаль научился быть незаметным и подслушивать разговоры на рынках, площадях и в кафе… Сейчас все говорили только об одном: монахи-де заражают в Мадриде воду, хотят убить всех его обитателей. Некоторые даже знали, как именно церковники это делают: чтобы отвести от себя подозрения, используют приютских мальчишек. В городе полно беспризорников двенадцати-тринадцати лет, вот они якобы и заражают воду в колодцах, фонтанах и даже в бурдюках водоносов… Марсиаль не считал эти слухи совсем лишенными смысла; он сам жил среди монахов, и ему была хорошо известна низость тех, кто постоянно толкует о Боге. Ради помощи карлистам они пошли бы на такое не моргнув и глазом.

Когда Марсиаль появился в ломбарде, его не заставили ждать, как нищих и карманников, приходивших сбывать украшения и безделушки. Исидоро немедленно принял его в кабинете, где в столь поздний час, кроме него, никого не было.

— Я видел перстень со скрещенными молотами.

— Вы уверены?

— Такой же, как на рисунке, который вы показывали.

Таким мог быть только один перстень: тот, что рыжая девка стащила из дома падре Игнасио Гарсиа.