Увидеть огромную кошку - Барбара Мертц

чем останки давно умершего человека? Нет никакой реальной разницы; физическая оболочка опустошена, это всего лишь шелуха, смятая куколка, из которой давно вылетела бабочка. Мы все, можно сказать, были с мумиями на дружеской ноге. Но сейчас округлые щёки Нефрет слегка побледнели, а лица мужчин были серьёзными. (За исключением, конечно, лица Рамзеса, которое и без того редко выражало какие-либо эмоции.)

На столе перед нами распростёрлось безымянное тело, сухие, бледные волосы обрамляли закутанное лицо. Мой взгляд невольно переместился с него на акварельный набросок Давида. Рисунок стоял на полке, чтобы досохнуть.

Давид не просто весьма точно воспроизвёл выцветший синий покров и волосы, похожие на солому, но и более того. Все хорошие копиисты – например, Говард Картер и моя дорогая сестра Эвелина – обладают способностью улавливать в равной степени и дух, и форму объекта. Рисунок Давида мог служить иллюстрацией к романтическому повествованию о Древнем Египте. Разве что Рамзес познакомил автора с этой отвратительной разновидностью художественной литературы, прежде неведомой Давиду; однако, не отступая от точного представления, он уловил тот же аспект, о котором я упоминала ранее.

Уверена, что один лишь Эмерсон предвидел то, с чем нам предстояло столкнуться. Он был единственным, кто прикасался к телу – можно сказать, находился с ним лицом к лицу. Теперь он взял острые ножницы, лежавшие среди приготовленных инструментов, и твёрдой рукой вставил лезвие под край прозрачной ткани, закрывающей лицо.

– Обратите внимание, – произнёс он бесстрастным тоном лектора, преподающего анатомию, – что маска удерживается на лице полосами ткани, обёрнутыми вокруг головы, и завязанными сзади узлами. Мы сохраним узлы; они могут иметь большое значение. Далее…

Он обрезал лицо точно по овалу. Опустив ножницы, он взялся за ткань кончиками пальцев с обеих сторон лица и очень осторожно поднял её.

Под покровом оказалась застывшая маска. Тонкими чертами была ткань, а не плоть.

Если бы я увидела подобное лицо в раскрашенном гробу или каменном саркофаге, то подумала бы, что оно довольно хорошо сохранилось – гораздо более симпатичное, чем у многих мумий, которых мне приходилось видеть. Нос не был сплющен тугой повязкой, щёки впали, но не деформировались, кожа жёлтая, а не коричневая. Запавшие веки закрыты. Но иссохшая кожа стянулась в тысячи крошечных морщинок, а губы сжались и обнажили передние зубы. Это сухое мёртвое лицо в обрамлении светлых волос было одним из самых ужасных зрелищ, которые когда-либо представали перед моими глазами.

– Интересно, что бы сказал мистер Фрейзер, если бы увидел это.

Холодный, рассудочный голос Рамзеса разрушил чары. Глубоко вздохнув, я скрыла свои непрофессиональные чувства столь же холодным ответом:

– Предлагаешь пригласить его сюда?

– Боже мой, нет! – воскликнул Эмерсон. – Как ты можешь думать о Фрейзере в такое время? У нас гораздо более серьёзная загадка, которую нужно разрешить. Что скажете, Вандергельт? Вы узнаете её?

Сайрус, уставившийся на это ужасное лицо, поднял испуганные глаза.

– Святой Иосафат, Эмерсон, как кто бы то ни было сможет её опознать? Я видел эту даму пару раз, и то мельком. Боже мой, даже её собственный муж не узна́ет её!

– Будем надеяться, что до этого не дойдёт, – серьёзно промолвил Говард. Он стоял рядом с Нефрет и, похоже, крепко обнял её за талию – как сделал бы любой джентльмен – потому что она взглянула на него со слабой улыбкой:

– Спасибо, мистер Картер, но мне не грозит обморок.

Говард покраснел, а Рамзес, скрестив руки и подняв брови, сказал:

– Есть и другие, более точные методы идентификации. Что ты думаешь о зубах, Нефрет?

– Стараюсь не думать о них. – Но профессиональный интерес пересилил девичьи сомнения; она подошла к столу и наклонилась вперёд. – Резцы выглядят неизношенными, без признаков разрушения, но ты сам прекрасно знаешь, Рамзес: только полное обследование у дантиста может дать какое-либо представление о её возрасте.

– Нет ни шрамов, ни видимых ран, ни сломанных костей, – подхватила я. – Лицо кажется целым. Если только череп...

– С сожалением вынужден сообщить, – перебил Эмерсон, – что череп не повреждён. Я убедился в этом, когда поднял её… тело.

– Кажется, это всё, что нам может рассказать голова, – бодро заключила я. – Продолжай, Эмерсон.

Эмерсон поднял ножницы. Сайрус с тревогой вмешался:

– Нам, мужчинам, не следует смотреть на бедное создание.

– Тогда повернитесь спиной, – сдержанно отрезал Эмерсон. – Но я думаю, что внешний покров – лишь первый из нескольких. Из уважения к вашим чувствам, Вандергельт, и в соответствии с надлежащей методологией я попытаюсь удалить их слой за слоем. Ах, да. Как я и подозревал…

Большие коричневые руки Эмерсона могут, когда того требует ситуация, демонстрировать деликатность прикосновения, равную моей, а то и превосходящую её. Когда он откинул бледно-голубой шёлк, на покрывале не появилось ни трещины, ни разрыва. Под покрывалом оказался не слой бинтов, который находят на древней мумии, а покров, похожий на саван, пожелтевший и испещрённый уродливыми коричневыми пятнами.

– Ржавчина, – констатировала я.

– Не кровь? – спросил сын.

– Нет. Такие пятна образуются, когда влажная ткань находится в продолжительном контакте с металлическими крючками – петлями или другими застёжками, например. Этот саван, господа, был женской юбкой.

– Но он покрывает тело целиком, от шеи до пят, – возразил Сайрус.

– В нижней юбке может быть до восьми ярдов ткани, – объяснила я. – Собранной к поясу, который в данном случае отрезан. Посмотрите, – указала я, – на крепёжные нити: вот здесь и вот здесь. Юбку распустили и обернули вокруг тела, как саван. Лучший батист – хлопок, джентльмены, чтобы вам было понятно – и на нём нет никаких следов износа.

– Он завернул женщину в её собственную одежду, – пробормотал Говард, проведя платком по мокрому лбу. – Я не знаю, почему это так ужасно, но...

– Ну-ну, Картер, возьмите себя в руки, – презрительно взглянул на молодого человека Эмерсон. – Пибоди, разве у дам не принято пришивать к одежде бирку с именем или вышивать на ней свои инициалы перед тем, как отправить в прачечную?

– Не пойму, откуда тебе это известно: ведь именно я делаю то же самое с твоими рубашками и нижним бельём, – ответила я. – Однако ты прав. В этом случае имя, вероятно, должно быть вышито на поясе. Могли ли его удалить, чтобы скрыть личность?

– Посмотрим, – ответил Эмерсон.

Слой за слоем ткань разрезали и отгибали.