Смерть в изумрудных глазах - Анна и Сергей Литвиновы

Смерть в изумрудных глазах читать книгу онлайн
Прасковья считает себя дурнушкой. Она предана мужу, обожает животных и думает, что жизнь — это только работа и дом. Но случайно знакомится с музыкантом-неудачником, и ее представления о счастье кардинально меняются…
Журналист Дима Полуянов давно не ездил в командировки, но сейчас не мог не откликнуться и отправился в Мурманск по тревожному письму. Однако социальный очерк о проблемах в семье и школе неожиданно обернулся расследованием целой цепи жестоких преступлений. И неприметная женщина-грумер Прасковья, похоже, имеет к ним самое непосредственное отношение…
— Ха-ха. У Петра Андреича начальник милиции кум.
— Тогда не в местную. В Краснодар. Может, даже в Москву.
— Дядь Ян, а если мужиков подговорить? И навалять ему по первое число?!
— Ты знаешь кого-то, кто согласится идти бить директора школы? — спросил иронически.
— Конечно, — не смутился Мишка. — У нас в Абрикосовке крутого народу немало. Тортилла, вон, говорил: Хряк недавно освободился. И Тельман с Виноградной тоже, точно знаю, сидел. За разбой. А у них там на зоне свои правила. Честные воры, убийцы в авторитете. Но если кто ребенка обидел — всегда у параши. Да если Люсину записку им показать — они по всем селам корешей соберут и дом ему сожгут нафиг вместе со всеми грядками!
— Нет, Миша, — строго сказал Ян. — Не сочти занудой, но ответ на зло должен быть адекватным. Я обещаю тебе: директора мы в правовом поле накажем. И Люсю в этой семье не оставим.
Имелось искушение посоветоваться с матушкой (та в бюрократии разбиралась, недавно смогла даже себе прибавку к пенсии истребовать), но решил: слишком у той язык длинный. Сам разберется.
Местные власти и даже краевой центр Краснодар тревожить не стал. Мишка прав: у Петра Андреича в родных пенатах слишком обширные связи. Поэтому адресовал послания исключительно в Москву. Правительственная комиссия по делам несовершеннолетних и защите их прав, Российский детский фонд, Генеральная прокуратура. Ну и лично президенту письмо.
Мишке настрого велел к Люсе пока что не приближаться. А сам девочке шепнул:
— Мы за тебя боремся!
Она затравленно кивнула.
Пока ждал ответов, потихоньку дополнительную информацию собирал. Математичка в отличие от прочих коллег Яну симпатизировала, рассказала:
— Я ей пятерки ставлю, конечно. Девочка старается. Но предмет мой она не понимает совсем. Тупо формулы зазубривает, простейшие примеры решает, а если чуть в сторону от шаблона, сразу пасует. — Понизила голос, добавила: — Будь обычным ребенком, с двойки на тройку бы перебивалась. Но дочка директора, сами понимаете.
Поговорил и с ребятами из Люсиного класса — тоже ничего хорошего не услышал: «скучная», «чокнутая», «странная».
Хотя Мишка по-прежнему утверждал: девчонка не просто красивая, но обалденная во всех смыслах. Кучу книг прочитала, остроумная и веселая.
…Почта в России середины девяностых ходила плохо, и на ответы из властных структур Ян рассчитывал в лучшем случае через две недели. Однако новости пришли раньше.
Хмурым утром мать подала ему яичницу и сказала:
— У Петра Андреича горе. Дочку в психбольницу забрали.
— Куда? — поперхнулся Ян.
— Да вишь ты, у нее, оказывается, расстройство имелось нервное с раннего детства. В карте написано: охранительный режим. Потому родители и старались от лишних впечатлений оберегать, труд на свежем воздухе. Врачи говорили: может, совсем обойдется. А у нее наоборот: подростковый возраст подступил — и заболевание обострилось. Пришлось скорую психиатрическую вызывать. В Краснодар госпитализировали. Сегодня ночью.
Что у девочки, возможно, не все дома, Ян и раньше подозревал. Но слишком странное совпадение. Десять дней миновало, как он письма свои отправил, — и вдруг нате вам, во всем психическое расстройство оказалось виновато.
В школе первым делом отправился к директору.
Петр Андреич холодно кивнул:
— Вовремя. Жду.
И перекинул через стол лист бумаги:
— Пиши заявление.
Побагровел, добавил:
— Кляузник чертов! Ты б лучше ко мне сначала подошел, спросил! Нет — блаженной поверил, начал ее байки распространять. Только прокуратура твоя даже проверять ничего не стала, потому что Люся — больная. Больная от рождения, понимаешь! Шизотипическое расстройство, психопатоподобный синдром! Она в мире иллюзий живет! Мы диагнозы ее от всех скрывали, хоть как-то к нормальной жизни адаптировать пытались. А ты, придурок, начал волну поднимать. Ну и чего добился? Мы — без дочери. Ты — без работы.
— Подождите, — нахмурился Ян. — Где связь? Да, я писал, не скрываю. Но в дурку-то ее зачем было запихивать?
— Врачи так решили. Примчались целой оравой после твоей цидули. А Люся им тоже начала заливать: что бьем, в подвале держим. Посовещались. Осмотрели. И единогласное приняли решение: срочно госпитализировать. Все, Ян. Подписывай заявление — и с глаз моих долой.
…Что потерял работу — он особо не расстроился. Было бы за что держаться. Но чего Мишке сказать? Тот бушевал, божился и клялся: Люська — нормальная. А в психушку ее отец сбагрил, потому что за свою шкуру испугался.
— Говорил я вам, — рыдал, — навалять ему было надо, а не жаловаться! Предупредили его, видать, что проверка серьезная будет, он и подстраховался! Сам вызвал психиатров! «Мастера и Маргариту», что ли, не читали? Поэта Ивана Бездомного из сумасшедшего дома слушать никто не будет!
Ян от ситуации сам едва в депрессию не впал.
Ездил в Краснодар, в детскую психиатрическую клинику. Если не родственник, врачи с тобой не разговаривают, пациента тем более нельзя повидать. Но он добился.
Доктор не производил впечатления злодея. И хотя причитал, что вынуждают его нарушать медицинскую тайну, поведал: наследственность у Люси очень плохая, у невролога она на учете с рождения, а с трех лет и у психиатра. Просто чудо, что на такого ребенка усыновители нашлись. Пусть в стойкую ремиссию даже в условиях семьи не вошла, но худо-бедно в нормальную жизнь вписалась. В школу ходила, училась неплохо. Хотя болезненные фантазии по-прежнему демонстрировала. А потом первые месячные, первая любовь — и вот вам срыв.
Показали ему и Люсю. Глаза пустые, голос монотонный: «Здравствуйте, Ян Александрович. У меня все хорошо».
— Когда ее выпишут? — спросил безнадежно.
— Стандартный курс двадцать один день. Возможно, дольше.
Вернулся, все рассказал Мишке. Честно признал:
— Черт его разберет, как на самом деле. Мне Люся твоя всегда немного малахольной казалась. Но даже если она и не от мира сего — разве это помеха, если ты ее любишь? Давай дождемся, пока выпишут. Я придумаю, как организовать, чтобы вы могли пообщаться. И если мила тебе будет по-прежнему, вместе выставим Петру Андреичу ультиматум. Врач мне четко сказал: вне обострений держать ее взаперти не нужно. Пусть общается, с кем считает нужным. Захочешь быть вместе — будете. И еще у меня вопрос, из другой оперы. Что у вас с рок-группой?
— Да чего. Репетируем помаленьку, — ответил уныло. — Без вас только скучно.
— Готов и дальше помогать, если нужен. Бесплатно.
Парни приняли предложение с восторгом. Петр Андреевич — если встречались в школе — каждый раз кривил лицо, но прочь не гнал. Мишка (прежде боялся директора как огня) расхрабрился. Одолевал расспросами: когда Люсю выпишут? Петр Андреевич в ответ бурчал:
— Пока неизвестно.
Двадцать один
