Личное дело господина Мурао - Даша Завьялова

Сделал ли он это сознательно, желая спровоцировать его понадежнее, чтобы он уж точно совершил покушение на его жизнь?..

Глава десятая

В комнату зашел господин Иноуэ, и я быстро спрятала газету.

– Доброе утро, господин Иноуэ.

– Доброе утро, Эмико. Я гляжу, ты уже на месте.

Я начала стучать по клавишам машинки, вспоминая отрывок интервью, который успела прочитать. «Любимая женщина главного героя», значит. Главный герой дал умереть одной возлюбленной, чтобы сегодня ночью в страхе за свою жизнь отсидеться в комнате у другой. Только ни в какую книгу, конечно, это не попадет.

Не попадет, если я не напишу ее сама, подумала я.

В юности многие мечтают написать книгу, но я никогда не воспринимала эту идею всерьез. Писать о своей жизни в нынешних условиях казалось невозможным. Хотя, может быть, спустя много лет я смогла бы рассказать обо всем, что чувствую, передать последний разговор с тетей, выразить весь страх и тревогу человека, чью семью войны и революции лишили нескольких поколений, как и миллионы других.

Я бы описала наш маленький домик на западной окраине Киото, где две женщины – молодая и пожилая – живут в постоянной тревоге; рассказала бы, как тетя Кеико каждый день борется с желанием позволить мне жить по-своему, но одновременно пытается оберегать меня. Она понимает, что мир изменился, что молодежь живет иначе и что я, которая провела детство в другой, западной культуре, не до конца приняла этот мир, – и с этим ей тоже приходится смиряться. И как она часто напоминает мне, что нужно быть незаметной, смириться, потерпеть, чтобы начальство было довольно… Но это не сейчас, нет. Сейчас слишком опасно писать о таком. Потому что сейчас действительно время быть незаметной, мириться и терпеть.

«Любимая женщина главного героя». Интересно, почему Мурао сказал Сэйдзи, что пишет роман? Кто та, что заняла место, предназначенное мне? А если никто его не занял и это всего лишь блеф – не поздно ли еще передумать, прийти к нему и сказать, что я согласна? Тетя Кеико наверняка посчитала бы это мудрым поступком и сказала бы, что в этом нет ничего унизительного, и что, напротив, нужно хвататься за такую возможность. Я знала, что, если приду к нему, он не выкажет ни малейшего удивления, не скажет, что нужно было соглашаться сразу – он слишком воспитан для этого. Скорее всего, разговор будет таким же, как тот, что состоялся у нас по телефону в воскресенье вечером, когда я сказала, что снова помогаю ему с расследованием. Тогда он выказал радость и извинился за свою грубость. Так что, по крайней мере, формально ничего унизительного не будет…

А если он вежливо отклонит мою просьбу и скажет, что кто-то уже занял это место?..

В соседней комнате зазвонил телефон, и я встала, чтобы ответить на звонок.

– Редакция «Дземон».

В трубке я услышала голос Мурао:

– Эмико, это вы?

– Здравствуйте, господин Мурао. Да, это я.

– Неужели вы до сих пор выполняете функции секретаря – и еще и отвечаете на звонки?

Какая наглость! Каждый раз, как только я находила ему оправдание, он немедленно начинал вести себя подобным образом, как будто чувствуя, что я смягчилась. Впрочем, тут я вспомнила все, о чем только что думала, и решила промолчать.

Чтобы не показать, что чувствую, я задала встречный вопрос:

– Вы хотите услышать господина Иноуэ?

– Нет, я звоню именно вам. Скажите, интервью вышло?

Если бы он потрудился дойти до собственного почтового ящика, куда почтальон каждое утро бросает выпуск «Киото Симбун», он бы и сам знал ответ на этот вопрос. Но вместо того, чтобы высказать это, я просто ответила: «Да».

– Очень хорошо! Как вам?

Господин Иноуэ поднял голову и пристально смотрел на меня, как бы спрашивая, почему я отвлекаюсь на работе на разговоры по телефону. Возможно, только имя Мурао заставляло его быть чуть терпеливее.

– Это был… очень смелый ход. Я имею в виду сюжет, который вы описали как сюжет своего нового романа.

Мурао тихо засмеялся и сказал:

– Честно говоря, я просто не смог придумать ничего интереснее, чем то, что происходит на самом деле.

– Да? А я подумала, что вы решили сделать акцент на том, что мы не верим в вину Наоко, чтобы он точно уж пришел.

– Об этом я не подумал… но, может быть, это и хорошо.

Господин Иноуэ все еще смотрел на меня.

– Скажите, господин Мурао, будет ли у вас сегодня в обед немного времени на встречу? Я хочу показать вам одну фотографию.

Мурао помолчал, видимо, понимая, что я не хочу говорить при начальнике, и стараясь сообразить, о чем это я.

– Вы сфотографировали того мужчину?

– Кадзуро это сделал. Снимок у меня с собой.

– А вы не можете приехать сейчас?

Я посмотрела на господина Иноуэ. Тот уже снова периодически поглядывал в свои бумаги, не поднимая на меня взгляд.

– Нет, я работаю, смогу выйти только в обед.

– Тогда я приеду сам, – сказал он.

Надо же! Все полторы недели он демонстрировал такое равнодушие к собственному делу и теперь начал что-то делать сам. Несомненно, он был так расслаблен и благодушен потому, что считал, что все контролирует. В его мире Наоко терпеливо ждала от него денег и наверняка еще потянула бы с какими-то серьезными действиями, Яэ и мы с Кадзуро рьяно искали для него адрес Наоко, тот взломщик был под рукой, готовый залезть в дом и подменить улики… и только тогда, когда оказалось, что на свободе гуляет молодой сильный мужчина, который представляет для него реальную опасность, – он наконец взял в руки свою судьбу. Потому что впервые все женщины, которых он собрал вокруг себя, наконец-то ничем не могли ему помочь, и приходилось делать это самому.

– Очень хорошо. В таком случае до встречи.

Я вернулась на место. Нет, в воскресенье я приняла правильное решение не соглашаться на предложение господина Мурао. Ведь если он сейчас позволяет себе такое, что могло бы быть потом?

Я вспомнила, как еще при первой встрече в рекане он мягко намекнул, что с уходом американских оккупантов меня могут лишить работы. Наверняка хотел создать у меня беспокойство, чтобы заставить согласиться на его предложение. И вот он походя интересуется у меня, продолжаю ли я выполнять самую незаметную работу, проследила ли за его интервью, не подъеду ли я к нему по его первому требованию…

Через час он переступил порог редакции. В окно я видела, что шел дождь, и его