Темная флейта вожатого - Владимир Волков

Ранняя весна. Март. Мертвая девочка. Она лежала на снегу с открытыми глазами, такая прекрасная, свежая и удивительная, как сорванный цветок, который еще хранит былую прелесть, но уже не живет. И особенно Стаева поразили ее глаза. Широко раскрытые, с щелевидными зрачками, они почему-то казались живыми, несмотря на остекленелость и затуманенность. Можно было подумать, что девочка не умерла окончательно, а застряла меж двух миров и смотрела оттуда, с той стороны, на них. Что с ней случилось? Стаев этого так и не выяснил.

Как оказалось, гибель пионерки была лишь первой ласточкой. Потом были и другие школьники. Всем было лет по тринадцать, и все умирали, что называется, на ровном месте, неожиданно, дома после семейного ужина, в школе на уроке или на перемене, в троллейбусе, в библиотеке или прямо на улице. У совершенно здоровых и никогда ни на что не жаловавшихся детей вдруг останавливалось сердце, и они падали замертво. И никто не мог сказать почему. И у всех были такие странные глаза: мертвые, остекленевшие, но в то же время живые.

Была, кажется, еще одна странность. Стаев вспомнил, как проводивший вскрытие пионеров пожилой врач из центрального бюро судмедэкспертизы утверждал, что тела этих подростков не разлагались. Даже по истечении нескольких суток не наблюдалось никаких посмертных изменений, говорил доктор. Врач писал рапорты, говорил об уникальности случая, но молодой следователь так и не успел проверить его заявления. Вскоре дело забрали в главк, старичка отправили на пенсию, а лейтенанта Стаева перевели в другое отделение.

«Показалось? Или действительно есть сходство? – думал Стаев. – Может, просто твои тараканы?»

Составили протокол первичного осмотра тела. Потом мертвую Майю погрузили в машину и увезли. Стаев посмотрел на копию акта, пробежался по сухим фразам канцелярского письменного языка и сделал вывод, что он в полной мере не отражает реальное положение вещей.

«Дождемся результатов вскрытия, – решил он. – Хотя ничего нового там не будет. Готов поспорить, что ребята диагностируют инфаркт или инсульт по неизвестной причине».

Вернувшись в кабинет, следователь набросал для себя памятку проверить те дела о мертвых пионерах и сравнить результаты вскрытия тел 1977 года с судебно-медицинским исследованием Майи. Вложив записку в папку, Стаев вытащил рисунки Шайгина, разложил их на столе и выбрал третий, с изображением девочки на траве.

«Один в один, – подумал он. – Как будто с натуры рисовал».

Следователь передернул плечами: сбывались предсказания вожатого. Сначала – сцена в изоляторе, теперь – девочка на лужайке. На очереди – камень с ручейком, далее – какой-то человек у ворот лагеря, высокие фигуры в лесу и наконец – чернота.

Стаев так долго смотрел на два последних рисунка, что у него снова заболела голова. Как в первый раз. А не смотреть было нельзя. Черные прямоугольники притягивали взгляд. И чем дольше таращился в них, тем чаще казалось, что из черноты лезут какие-то уродливые морды, а в ушах возникал шум, похожий на шипение водопада.

Он отодвинул рисунки и закрыл глаза. Не давала покоя не только схожесть тела Майи с трупами из прошлого, но и цифра – 1977 год. Где-то он видел ее, причем совсем недавно и неоднократно. Ну да ладно. Вспомнится само, если это важно. Что дальше? Результаты вскрытия будут не раньше вечера, но на них не стоит уповать. Вряд ли они дадут хоть какую-то ниточку. Хотя загадывать наперед никогда не следует. А если тело Майи тоже не будет разлагаться? Ты свяжешь его с историей из 1977 года? Но в этом году Шайгин только родился.

– Стоп! – пробормотал Стаев и встал. – Правильно, это год рождения Шайгина. И? Каким образом это может быть связано с мертвыми пионерами?

Ответа не было. Чтобы отвлечься и убить время в ожидании вертолета, Стаев собрал очередное совещание. Опер, эксперт-криминалист, стажеры, Яна зашли, расселись. Следователь выглянул в окно и обнаружил перед административным корпусом сидевших на лавочках Симченко, Леночку, Варю и Лидию Георгиевну с Юлей. Перед ними стоял Иван Павлович и смотрел с таким видом, как будто ожидал ответа на какой-то вопрос.

Стаев отошел от окна.

– Ну, братцы кролики, что было сделано? – с преувеличенной бодростью спросил следователь.

– Взяли образцы почерка у воспитанников из трех корпусов, расположенных поблизости от главной вожатской, – начал опер Сергеев. – Сверяем. Думаем, что кто-то из них написал записку. Только вот время поджимает. У ворот собрался целый полк родителей. Возмущаются, кричат, требуют отдать им детей.

– Ничего, пусть подождут, – заметил Стаев. – Что по нападению на Теплых?

– На обломке кирпича остался отчетливый отпечаток пальца. – Эксперт наклонился и заговорил вполголоса, так, чтобы слышал только следователь: – Еще я нашел следы крови с обратной стороны камня, за которую держался преступник. Я предполагаю, это кровь злоумышленника. Видимо, он поцарапался. Надо искать человека с пораненной ладонью. У меня есть кое-какие соображения…

– Отлично! Соображения к делу не пришпилишь. Так что работайте!

Эксперт-криминалист кивнул. Стаев же встал и снова подошел к окну. Сотрудники лагеря так и продолжали сидеть у административного корпуса. На отдалении, около перекрестка, на котором недавно лежало тело мертвой Майи, собрались родители: работяги, итээрщики, Лонина и Раскабойников с ними. Полковник что-то говорил им.

Стаев повернулся к своей команде.

– Итак, подведем итоги. Насчет нападения на Теплых: мне кажется, это сделал кто-то из родителей. Они нам постоянно мешают, что я отмечал неоднократно. Вот опять какое-то собрание проводят, что-то замышляют. И Раскабойников с ними. А «профессор» хотел сообщить что-то важное. И не успел. Возможно, напавший на него человек и является подельником вожатого.

Эксперт-криминалист едва заметно кивнул.

– А что насчет Майи? – спросил Максим.

– С Майей мне все более-менее понятно даже без результатов вскрытия. Вымазанная гуашью рука – это что-то вроде метки. Она, если так можно выразиться, предательница. Училась в семьдесят седьмой школе в отличие от большинства других воспитанников. «Настучала» воспитательнице об экскурсии. Написала на стене гуашью строчку из песни про сурка. Видимо, хотела дать подсказку, надеясь на спасение. И вот, похоже, поплатилась за отщепенство. Теплых и Иванчук, между прочим, тоже учились в семьдесят седьмой.

Стаев замолчал. Ему представились огромные глаза девочки. И он заговорил, как будто озвучивая собственные мысли:

– Что, если перед смертью она видела нечто, чего никто и никогда не видел? Как те пионеры из 1977 года. Не откроем ли мы ящик Пандоры, как говорит Валерий? Может, есть в этом доля правды?