Темная флейта вожатого - Владимир Волков

Следователь отметил, что пальцы правой руки девочки вымазаны чем-то ярко-красным. Тут же вспомнился пустой пузырек из-под гуаши, найденный в игровой Синего корпуса.

«И мой сурок со мною…»

– Где родители? – спросил Стаев.

– Не приехал никто, – сообщила Леночка из-за плеча Ивана Павловича. – Не дозвонилась я…

– Она приемная, – пробормотала Лидия Георгиевна. – Мачеха как сдала ее в лагерь, так ни разу и не появилась. А вообще она тихая была. Послушная. Все ко мне жалась. Мамой называла…

Воспитательница отвернулась, и снова наступила тишина, на этот раз специально устроенная минута молчания – все, что могли сделать остальные родители для чужого ребенка. Над мертвой Майей всходило солнце нового дня, уже не засчитывающегося в жизнь девочки, а рядом не оказалось никого, кто мог бы забрать ее тело.

– Закрывай, – сказал Раскабойников.

Стаев присел и протянул руку к белому пологу, но тут сбоку возникла черная фигура. Следователь замер, отстранился. А Рада присела и склонилась над Майей так низко, будто собиралась поцеловать ее. Глаза женщины непрерывно бегали по телу девочки, останавливаясь то на одной, то на другой детали. Могло показаться, что они просвечивают мертвого ребенка насквозь. Пройдя взглядом от макушки до забрызганных грязью щиколоток девочки, Рада склонила голову набок, как будто прислушиваясь, и протянула руку. Браслеты на запястье звякнули. Ноздри женщины раздувались, втягивая воздух небольшими порциями. Бледная ладонь секунды на три зависла над лицом Майи, опустилась ниже. Тонкие пальцы коснулись лба лежавшей на траве девочки.

Собравшиеся издали одновременный вздох. На мгновение почудилось, что Майя шевельнулась, веки ее дрогнули, а губы растянулись, словно бледная ладонь пробудила ее к жизни. Казалось, что малышка сейчас сядет на траве, зевнет, потрет кулачками лицо, как это делают проснувшиеся дети, встанет и улыбнется. Но вот Рада убрала руку, и глаза девочки тотчас помутнели, а кожа приобрела матово-серый оттенок, словно прикосновение отняло у нее что-то, лишая тело ребенка последней составляющей жизни.

– Господи помилуй… – прошептали два голоса.

Когда Рада отошла, Стаев присел и накинул углы белого брезента. Родители, поисковики, силовики, работники лагеря – все они продолжали стоять, не в силах оторвать взгляд от белого свертка.

Из этого состояния их вывела Рада. Она накинула на голову платок, развернулась и пошла по аллее в сторону южных ворот. Глухо топали каблуки по асфальту, развевалась длинная юбка. Казалось, вместе с женщиной уходит что-то важное, может быть, последняя надежда.

Стаев опомнился первым и бросился вслед.

– Вы куда? – выдохнул он, нагнав Раду.

Та остановилась, раскрыла глаза шире. Ее бледное лицо как будто придвинулось очень близко к Стаеву.

– Мне здесь больше находиться не нужно, – произнесла Рада низким полушепотом. Чужой акцент, как примесь драгоценного металла, выделялся чуть сильнее. Она помолчала и добавила: – Вам тоже.

– Но почему?

– Детей в этом лесу нет.

– Откуда вы знаете?

– Я чувствую, – медленно проговорила Рада и добавила: – Искать их бесполезно!

Стаев вздрогнул и отступил на шаг, как будто его толкнули в грудь. Черные глаза сверкнули еще раз. Следователь наблюдал, как женщина дошла до ворот, открыла дверь и выскользнула наружу. Стаев постоял еще, медленно развернулся и пошел обратно.

Тело Майи уже унесли в медицинский корпус. Родители отошли в сторону от перекрестка. «Зэк» и «браток», как всегда, закурили, присев на бордюр. Работяги совещались под вязом. Итээрщики стояли порознь, держась отчужденно. Леночка и Варя утешали Ивана Павловича, который сидел на скамейке и что-то говорил с трагической гримасой на лице. Майор Ким стоял рядом, поглядывал на директора, но ничего не говорил. Опер и стажеры беседовали с поисковиками. Стаев двинулся было к ним, но тут увидел Раскабойникова, бредущего шатающейся медвежьей походкой от машины связи.

– Что такое? – прошептал следователь, глядя на бледное и как будто окаменевшее лицо начальника ГУВД Бельска.

Полковник подошел, остановился метрах в пяти и вдруг схватился руками за голову, оскалив зубы, сжатые, как от сильнейшей боли.

– Ктырь сказал, – выдавил Раскабойников, – на Орлиной горе нашли…

Он поперхнулся, закрыл лицо руками и стоял так какое-то время.

– Я вызвал вертолет, – заговорил полковник через минуту. – Вылетаем через час. Только родителям ничего не говори.

2

Стаев постоял на перекрестке, а потом направился к медкорпусу, возле которого стояла машина с красным крестом. Рядом ждали двое из бюро судебно-медицинской экспертизы – немолодой, но солидный мужчина и его ассистентка. Вместе со Стаевым они осмотрели труп Майи, и результаты этого осмотра ошеломили капитана.

Как все следователи, Стаев относился к мертвецам ровно. Ни разу, даже в далекой юности, ему не было мерзко или страшно при виде трупа. Не было жалости или злости, и чаще всего эмоции отсутствовали вообще. Отстраняться и абстрагироваться от смерти его научил Гофф. Иначе не выдержишь, сгоришь, говорил учитель. Всех не пережалеешь, а мертвым ничем не поможешь. Тело – это важнейшая улика. И нужно выжать из нее максимум информации.

Стаев усвоил и взял на вооружение такой подход. За годы службы он имел дело с сотнями мертвецов и перевидал всякое – трупы в последней стадии разложения, с червями и плесенью, превратившиеся в мумии и скелетированные, изуродованные и раскромсанные на куски. И он всегда сохранял ровный душевный настрой, позволяя себе иногда лишь минимум эмоций, капельку жалости и чуточку злости. Только не в этот раз. При осмотре трупа Майи ему вдруг стало не по себе. Ощущение нереальности происходящего захватило его с новой силой. Да и оба судмедэксперта разделяли настрой следователя. Пусть они ничего не говорили, и по лицам, скрытым масками, невозможно было что-то прочитать, но в движениях и интонациях, в глазах, позах скрывались неуверенность и растерянность.

Мертвая Майя лежала на прозекторском столе маленькая, беспомощная и в то же время странная. Несколько раз старший эксперт светил ей фонариком в глаза, ощупывал тело и даже прослушивал в стетоскоп сердце, в чем совсем никакой необходимости не было. Девочка была мертва, в том сомнений быть не могло, ведь биологическую смерть фельдшеры «Белочки» констатировали больше часа назад. И все же в теле Майи имелась какая-то неправильность, которая сбивала с толку. Стаев вскоре осознал, в чем она заключалась: дело было в глазах девочки. Казалось, мертвая Майя смотрит на них деформированными овальными зрачками из-под приоткрытых век. Наблюдает. Изучает.

– Как тогда, – вырвалось у Стаева.

И тут он испугался еще больше. Ассоциация возникла снова, но на этот раз не на ровном месте. Мертвая пионерка – его первое дело. Одно из, которое досталось ему сразу после окончания школы