Темная флейта вожатого - Владимир Волков

и Ким попытались скрыть факт самоубийства Альбины. Также до последнего все замалчивали экскурсию в сушилку. Затем подключились родители во главе с лидером, которые норовили увести поиски в другую сторону. Наконец, только что двое отреклись от найденных в лесу улик. Это мне вообще непонятно… Что касается сотрудников лагеря, то они либо боятся чего-то, либо состоят в коллективном заговоре с вожатым…

– Не могут же все быть причастными… – начал Максим, но Стаев остановил его жестом.

– У меня есть объяснение тому, почему никто не поднял тревогу, – сказал следователь. – Прозвучит неправдоподобно, но пусть будет хотя бы такое, чем вообще ничего. Других вариантов у меня все равно нет. Вы же знаете, что многие видели прошлой ночью однотипный сон. Так вот… Что, если это был вовсе не сон!

Стаев обвел взглядом членов опергруппы.

– Да-да. Я думаю, дело было так: многие дети и вожатые проснулись ночью от шума и подошли к окну. Они действительно увидели Шайгина (или его сообщника), облаченного в странное одеяние. Он играл на флейте и вел за собой десятый отряд.

Следователь замолчал, подбирая слова.

– Просто картина выглядела настолько дико, настолько сюрреалистично, а музыка была такой… бесячей, – тут Стаев поморщился, – что люди были просто потрясены. Они просто приняли увиденное за сон. Неизвестно только, состоял ли замысел вожатого именно в этом или все вышло случайно…

Все переглянулись.

– А надпись на стене? – спросил Максим.

– Я думаю, это подсказка. Ее сделал кто-то из детей. Он таким образом дал сигнал. Мы, мол, отправляемся в путешествие. Сюда же я бы отнес и находки поисковиков. Ведь косынка висела на ветке, а браслет лежал на камне. То есть предметы специально оставили на виду, чтобы их заметили. И по ним отследили путь отряда.

– Складно, – согласился опер Сергеев.

– По крайней мере, теперь становится многое понятно, – сказал Максим.

– Надеюсь, завтрашний день принесет нам новые находки. Лес не такой уж и большой. Погода стоит теплая. Шансы есть найти детей живыми и здоровыми, – тут Стаев помолчал и в большой задумчивости добавил: – Только надо ли их искать?

– Что вы сказали? – спросил Максим.

Стаев будто очнулся ото сна. Все смотрели на него удивленными глазами. На губах Валерия едва виднелась бледная улыбка. Но Стаев не стал продолжать мысль. Он махнул рукой и продолжил:

– Еще один важный момент: кто-то сливает информацию прессе… Надеюсь, никто из вас к этому отношения не имеет. Предателей в своем стане я не потерплю.

Все промолчали.

– Итак, драгоценные мои, – бодрым тоном заговорил Стаев, – наши дальнейшие планы. Ищем анонимщика. Завтра с утречка стажеры этим и займутся. Ищите тетрадь в клетку. Образец у вас есть. Белянка пусть опрашивает детей. Может быть, негодяй сам выдаст себя. Или кто-то видел, как он написал записку.

Стажеры и Яна закивали.

– Продолжаем также искать сообщника. Мне почему-то кажется, что это должен быть человек со стороны. Но это лишь предположение. Если вопросов нет, считаю совещание закрытым.

Когда Яна, опер и эксперт вышли, Стаев повернулся к Валерию и посмотрел на него пристально. Стажер выдержал взгляд.

– Можно узнать, почему тебя так возмутила история с загадалками?

Валерий выпрямился. Он весь преобразился, как солдат перед расстрелом: выставил грудь вперед, сверкнул глазами.

– Видите ли, все дело в Антоне, – проговорил стажер очень медленно. – Вы ведь знаете о его подвиге в девяностом году? Я был в тот день на площади. Видел все своими глазами. А потом неоднократно встречался с Антоном лично. Понимаете, он не просто герой Бельска. Он – символ нашего города. И поэтому мне показалось… Не стоит выкапывать эти записки. Это как осквернять святыню или открывать ящик Пандоры. Можно выпустить джинна из бутылки. Фигурально выражаясь. И потом, я абсолютно убежден, что ничего плохого он с детьми не сделал.

Стаев крякнул.

– Святыня, джинн, Пандора… – усмехнулся следователь. – Ну и риторика. Сотрудник внутренних органов должен опираться прежде всего на факты, а не на собственные домыслы. Иначе ему не место в органах. А насчет ящика Пандоры скажу, что он уже открыт. Джинн уже выпущен. Нам остается только бороться с последствиями. Впрочем, возможно, сегодня ночью все решится. Есть надежда, что один человечек поведает мне кое-что…

Валерий прищурился. Стаев помолчал и поднял голову.

– Когда, говоришь, будет готов перевод письма отца Шайгина?

– Завтра во второй половине дня обещали.

– Отлично. Мне кажется, что письмо также прольет свет на многое…

Закончив на этом, следователь попрощался со стажерами и отправился к себе в комнату. Он включил свет и улыбнулся при виде пакета кефира на столе и сдобной булочки на тарелке – спасибо Леночке. Расправившись с едой, капитан прямо в одежде упал на скрипучую кровать с панцирной сеткой и закрыл глаза.

И тут вдруг навалилась усталость, как будто его придавили бетонной плитой. Перед глазами возник один из рисунков вожатого – черный прямоугольник. И тотчас, как два часа назад, в лесу – то ли наяву, то ли в действительности, – появился тихий и протяжный звук флейты. Снова та самая мелодия, которую было невозможно идентифицировать. И опять Стаева как будто парализовало. Он лежал, слушал и ничего не мог поделать.

«Вожатый просто играл детям на флейте, – думал Стаев. – Играл, играл и израсходовал на это все свои жизненные силы. А Альбина? Она предчувствовала опасность? Знала о ней? Или знала сообщника? А ее суицид – акт отчаяния или попытка разрушить планы Шайгина? Может быть, она понимала, что остановить Антона не получится ни у нее, ни у кого-то другого. Иначе она просто бы предупредила директора. Поэтому и решилась на такой шаг. У нее почти получилось сорвать планы Шайгина. Если бы директор выгнал вожатого сразу…»

Стаев открыл глаза, но тьма не пропала. Он как будто ослеп, но это его ничуть не испугало. Паралич вдруг отпустил. Стаев как будто вынырнул на поверхность из черного омута и рывком сел на кровати. Он прислушался и даже открыл рот: музыка продолжала звучать наяву. Следователь вскочил, бросился к окну, распахнул его.

В воздухе явственно ощущался запах дыма. Где-то за лесом полыхал пожар, и казалось, что на слоистых облаках, висевших над кронами сосен, играют тусклые малиновые отсветы. А флейта действительно играла, причем где-то рядом. Ее звук становился то громче, то тише, как будто невидимый музыкант бродил по лагерю, то приближаясь, то удаляясь.

– И мо-о-ой суро-о-к со мно-ою, – пропели губы Стаева.

Следователь развернулся и бросился вон из комнаты. Протопав по гулкому коридору, капитан выскочил на улицу. Скрипнули петли, захлопнулась дверь за спиной, и мелодия вдруг оборвалась. Следователь стоял