Легенды квилетов - Оливия Невельсон

Как тут не торопиться! Козуми вернулся к рыбе, а сам подметил, что руки у него подрагивают. Дурное предчувствие охватило юношу, и солнечный день сразу стал казаться не благостью, а насмешкой. Наконец каноэ пристало к берегу, и он смог рассмотреть сестру поближе.

Пета сидела на стволе поваленного дерева и рассеянно ковыряла распустившийся край рубахи. Странным это ему показалось, потому как человека опрятней его сестры было не сыскать. Вот Козуми может целый день по лесам бродить, весь во мху да трухе изгваздаться и на следующий день ту же рубаху надеть, а Пета как пятнышко на подоле заметит, переодеваться бежит.

Он уселся рядом с сестрой. Оба молчали. Не знал еще Козуми, о чем пойдет разговор, а он ему уже не нравился.

– Пета…

– У меня будет ребенок, Козуми.

Вот тебе и мечты о муже для сестры да о странствиях! Ясное дело, соберись Пета замуж, она бы ему не так эту новость сообщила. Он и их-то двоих оставить одних помыслить не мог, а теперь еще и ребенок…

Стыдно стало Козуми: «Вот, оказывается, я какой – в первую очередь о себе переживать начал».

– Сестренка, как же так вышло?

Пета снова улыбнулась, незнакомо и как-то очень взросло. Козуми похолодел.

– Если он тебя…

– Нет, братец, не бойся. Хотя кто знает, может, для вас с мамой так бы и было лучше. Только я сама во всем виновата.

– Что ты говоришь, Пета! Как это «лучше»?

– А так. Меня уже ничто не спасет, а на вас хоть с сочувствием смотрели бы, может, и племя бы нас назад приняло. Да только пустое это, братец, какое уж теперь мне сочувствие. Дурочка у тебя сестра, Козуми: ей жениться пообещали, и она согласилась лечь под первым же кустом…

Юноша в ужасе замахал руками – таких подробностей он знать не желал. Пета звонко рассмеялась.

– Смешной ты, глядишь печально, как собака. Даже имени его не спросил. Ни тебе пощечин, ни обещания в реке обидчика притопить…

Козуми зарделся и вскочил на ноги.

– Ты хочешь, чтобы я…

– Нет-нет! – Пета схватила его за руки и силой усадила возле себя. Потом бережно обняла и по волосам погладила, как маленького. – Не слушай меня, братик. Это я злюсь от бессилия. На себя злюсь. Я когда шла сюда, думала: закричишь ты на меня, за волосы оттаскаешь, побьешь так, что ни вздохнуть, ни охнуть, и ждала этого, представляешь? Есть такие дела, за которые надо бить. Да только снова ничего у меня не вышло. Расстроила я тебя, Козуми, и мать расстрою. Мало она горя видела, так еще и я у нее дурная уродилась.

Он только вздохнул тяжело: и правда, как мать это перенесет?..

– Хочешь, я ей сам скажу?

Пета покачала головой.

– Не хватало тебе еще за мои дела расплачиваться. Мама на расправу скорая, может, хоть она мне волосы повырывает, нам обеим в утешение.

– Пета…

– Да, братец?

Козуми замялся. Он и вправду не спросил у сестры, кто отец ребенка, хотя по-хорошему с этого и стоило начинать. Редко юноша бывал в их родной деревне, мало знал членов племени, а тех, кого знал… Хорошие были люди, не хотелось ему о них дурное узнавать. Да куда деваться?

– И все же… с кем ты… Кто обещал на тебе жениться?

Она снова улыбнулась, на этот раз печально.

– Сказано было: дурочка твоя сестра. Второй женой вождя хотела стать.

Козуми не нашелся с ответом, так и смотрел на сестру, как у той солнечные блики в волосах плясали да блестели от слез глаза.

* * *

Не стала Чумэни таскать дочь за волосы, даже кричать не стала. Только головой покачала печально да из дому вышла, жестом сына остановив: не ходи, мол, за мной. Козуми так и остался стоять в дверях. Смотрел он матери в спину, пока лес ее целиком не поглотил, и удивлялся, какая она маленькая да тоненькая.

Пета легла на кровать, зарылась лицом в одеяло да так и уснула, не выплакавшись. Редко позволяла себе сестра обычные девичьи слабости, вот и в этот раз сдержалась.

Чумэни вернулась на закате. Козуми приготовил рыбу и уже начал было переживать за мать, как заприметил ее выходящей из лесу. Домой Чумэни возвращалась быстрым шагом и высоко держа голову.

Козуми посторонился, уступая ей место на бревне у костра.

– Сегодня лосось хорошо шел, мама.

– Добрый ты рыбак у меня, Козуми. А я поляну с клюквой приметила, завтра надо будет собрать. Пете теперь надо больше настоев пить на ягодах… Как она?

– Спит.

Козуми хотелось спросить у матери, что она теперь будет делать, но горло сдавило.

– Хорошо, что спит. Спать тоже надо.

– Ты очень злишься, мама?

Чумэни чуть помолчала, глядя в огонь.

– Злюсь, не злюсь – что толку? Я к отцу на могилу ходила. Помнишь, клен там лежит поваленный? Уж когда он упал, и не припомню. Деревце поверх него проросло, махонькое совсем, и не поймешь пока, что это. Я и раньше его замечала, да не думала над этим. Видно, отец нас о ребеночке предупредить хотел. Может, мальчика родит на него похожего?..

Козуми пожал плечами. Мальчик – это хорошо. Глядишь, еще удастся попутешествовать: вырастит себе преемника, научит его всему, а сам в дорогу. Хорошо мама придумала.

– А что она без мужа родит… – Чумэни поморщилась и села еще ровнее, будто к копью спиной прижалась. – Невелика беда. Спасибо братцу моему бедовому, в племени о нас и так дурная слава ходит. Хуже думать не станут – некуда хуже. Одеяла на мясо можно и у макка менять: и там, сынок, люди живут и зимою мерзнут. Да и, скажу тебе, случалось, что и в деревне незамужние девки рожали. И не только вождевы дочки, под сказку о погибшем муже из соседнего племени. – Мать коротко и зло ухмыльнулась. Козуми хотел было спросить, о ком она говорит, но не решился ее перебить. – Ничего, никто не умер. Лучше с ребенком и без мужа, чем одной всю жизнь. Может, и хорошо она сделала. Я в ее возрасте уже вас двоих нянчила, а Пета не молодеет.

– А что, если мне поговорить с вождем, мама?

– И что ты ему скажешь, Козуми? Что он с твоей сестрой дурно поступил? Можно подумать, Мэтво и сам этого не знает. Поганый он человек, я хоть в деревне давно уж не живу, а сразу это увидела. Все надеялась,