Легенды квилетов - Оливия Невельсон

Зато сама ведьма стоит у него за плечом.

Винона удерживает костяную рукоятку обеими руками, на Луту не смотрит, только на своего вождя.

– Виновата я перед твоим племенем, Окэнзи. Но прощение я сама себе дарую.

И вонзает нож в свою грудь.

Взревев, как зверь, Лута вырывает нож из ее тела, сжимает в руках. Он жаждет заснуть и проснуться в окружении трупов, с головы до ног покрытый кровью, вдохнуть пропитавшийся ею воздух, изваляться, подобно собаке, во влажной еще земле…

Нож рассыпается у него в руках. На губах мертвой Виноны застыла усмешка.

Лута бешено оглядывается по сторонам, ожидая, что люди набросятся на него скопом. Никто не двигается, все молчат.

Окэнзи греет руки у костра. Как будто нет у него за спиной потрясенных людей, мертвой ведьмы и Луты-убийцы.

– Вот ты и решил все сам, Лута. Обещал я Котори убийцу его людей, а родителям Дономы – убийцу их дочери. Не порвать тебя надвое, а перед племенем мой долг куда превыше, чем перед соседями.

– И что теперь? – Лута продолжает скалиться. Другой бы бросился бежать, но это дело зряшное, гордость у него еще осталась. Гордость и безумие, а больше ничего. Ни рубашки, ни костяного ножа.

Наконец соплеменники приходят в себя от потрясения. Его обступают, что-то кричит мать; отец, наоборот, отвернулся – не желает себе такого сына. Не беда, Лута себе тоже такого отца не желал.

Его хватают за руки, выворачивают их за спину, давят на плечи, вынуждая умереть на коленях. Окэнзи поворачивается спиной к костру и медленно идет к Луте, доставая свой нож.

Лута смотрит на темную фигуру вождя. На фоне пламени Окэнзи выглядит собственной тенью, залитой до краев ночной чернотой. Его лицо проступает из тьмы, лишь когда он подходит к юноше вплотную.

Вождь последний раз смотрит на него слепыми бельмами волчьих глаз, ищет в нем душу.

Напрасно – давно она рассыпалась в прах, как ведьмин костяной нож.

Окэнзи это тоже понимает. И перерезает горло Луты одним движением, позволяя ему напоследок насладиться любимым зрелищем – бурной рекой крови, бегущей по влажной земле.

Добрый улов

Когда Козуми впервые шел по реке в каноэ, радовался как ребенок. Он и был ребенок, но отец говорил с ним как со взрослым, и мальчишка казался себе большим, что горы. Отца давно не стало, но лицо его вставало у Козуми перед глазами каждый раз, когда он спускал каноэ на воду.

Был светлый день, пронизанный солнцем и теплым ветром. Вот уже зима спускалась с гор, принося с собой нездешние запахи и странные, необъяснимые звуки. Козуми мечтал, как однажды оставит мать и сестру и отправится странствовать. Уйдет за горы, посмотрит на мир, новых людей увидит, и ничего-то те люди о его семье знать не будут. Но это дело нескорое: сначала надо сестру замуж выдать, чтобы остался в его доме крепкий мужчина, что о семье позаботится.

Да только кто ее замуж возьмет, племянницу Луты-убийцы?

Каждый раз, доходя до этого в мыслях, глубоко вздыхал Козуми и от бессилия рукой махал. Странное дело: нет за ним никакой вины, дурного он не делал, не обижал никого, а все одно виноват, до рождения еще провинился.

Но ничего, Пета – красавица, каких поискать, а уж мастерица! Как ни ходила в деревню одеял на мясо выменять, всегда задумчивая возвращалась. Смотрели ей вслед парни, да подойти боялись. Козуми сестру очень любил, и как бы ему ни хотелось, чтобы она скорее вышла замуж, дурного мужа ей не желал. Зачем Пете трус? А вот кто дурной славы его семьи не побоится, тот пусть ее в жены и берет. Козуми в их семье главный, он ее за такого ни секунды не раздумывая отдаст.

А как отдаст – сразу в горы. Очень уж ему было интересно, что за ними. Словно нарочно, ветер в очередной раз донес до юноши терпкий суховатый запах, источник которого тот безуспешно пытался разыскать в округе, сколько себя помнил. Ничего похожего не нашел и потому сам себе сказал: так пахнет дорога, ведущая в новые земли. Иногда она представлялась ему юной прекрасной женщиной с волосами цвета песчаной отмели и глазами голубыми, как небо в ясный день. Манящая и недоступная, она вставала перед Козуми как живая, стоило ему уловить незнакомый запах. «Буду себе такую жену искать», – решил он.

Но пока о жене думать было рано – о семье надо заботиться. Вот и выходил изо дня в день Козуми на реку рыбачить. Как случилась та история с Лутой, покинули его бабка с дедом деревню да дочь, Чумэни, с собой забрали. Дядьев Козуми и вовсе никогда не видел – не вынесли они позора, прочь ушли, странствовать. Видно, в крови у него была дорога. Все мечтал юноша, что однажды вернется кто-нибудь из них и расскажет о дальних землях, да только не спешили они в родные края. Как их за это осудить?

А бабка с дедом обосновались выше по реке, дом поставили. Дело ведь в чем: не изгоняло их племя, напрямую ни в чем не винило, в деревне появляться не запрещало, да только жизнь там стала невыносима. Однако Чумэни все равно замуж вышла: нашелся среди соплеменников тот, кому до шепотков за спиной дела нет. Так и зажили.

Теперь вот Козуми живет. Бабки с дедом нет давно, и отца уже схоронили, а дом да хозяйство при нем добрые остались.

Нет, не злился на жизнь Козуми. Не понимал ее иногда, устройству удивлялся, но высшие силы всегда находил за что поблагодарить.

…И все же день тот был удивительный, будто весна заблудилась в горах и снова вышла к лесу, на миг потеснив подступающую зиму. С наслаждением подставлял Козуми лицо теплым солнечным лучам, прикрывал глаза и растворялся в журчании реки да в плавном плеске весла. Может, неспроста так леса радуются? Улов особенно добрый предвещают или новость хорошую?

Юноша принялся вытягивать из воды сети, сам себе улыбаясь. Улов и правда вышел недурен…

– Братец!

От неожиданности он чуть не упустил рыбу. Козуми резко обернулся и увидел, что напротив него на берегу стоит Пета. Это само по себе было удивительно, потому что сестра никогда с ним на реку не ходила. Нехорошо кольнуло у него в сердце – не случилось ли чего дома?..

– Пета, маме плохо?

Сестра улыбнулась, криво и неуверенно.

– Не переживай, братец,