Облачный сон девяти - Ким Ман Чжун

Принцессу Нан Ян звали Со Хва потому, что на подаренном ей тансо было вырезано два иероглифа: со и хва[55].

Ян Со Ю во дворце «Явление феникса» сочиняет стихи для придворных дам

Сын Неба, восседая спокойно во дворце «Явление феникса», велел евнуху позвать Ян Со Ю. Получив приказ, евнух пошел в Придворную академию, но Ян Со Ю там уже не было. Тогда евнух отправился в дом наместника Чона, но там ему сказали, что Ян Со Ю еще не вернулся. Сбитый с толку, евнух кинулся его разыскивать. А тем временем первый министр развлекался в столичном винном павильоне в обществе Чон Сип Сама и знаменитой кисэн – сударыни Чу. Уже изрядно захмелев, он пел песни, блистал красноречием и вообще был в приподнятом настроении.

– Пожалуйте к государю, – молвил, подходя, евнух.

Ошеломленный Чон Сип Сам улизнул, а Со Ю с пьяных глаз даже не заметил, что в павильон вошел евнух. Лишь когда тот растормошил его, он поднялся с помощью кисэн и, облачившись в парадную одежду, пошел вслед за евнухом и предстал пред государевы очи. Его величество приказал первому министру стать справа и начал обсуждать с ним удачи и промахи в политике ранее царствующих императоров, а также времена расцвета и упадка династий. Ответы верноподданного были предельно ясными.

– Ну а теперь, – молвил государь с довольной улыбкой, – посмотрим, насколько ты сведущ в литературе. Скажи-ка, кого ты почитаешь первым талантом из всех времен?

– По мнению вашего покорного слуги, – отвечал первый министр, – не найдется на всей земле того, кто мог бы сравниться в поэзии с Ли Тай-бо!

– Твои слова полностью отвечают нашим мыслям, – отметил государь. – Обычно, когда мы читали «Оду светлому миру» и оду «Злодейство», мы сетовали на то, что живем не в одно время с этим великим поэтом. Но теперь у нас есть ты, и что нам завидовать Ли Тай-бо? Следуя древнему обычаю, мы поручаем писать прозу и стихи некоторым фрейлинам. Таких у нас примерно десять. Это наши придворные сочинительницы. Есть среди них, несомненно, талантливые, иные же способны только подражать. А нам хочется снова увидеть, как пишут стихи с вдохновением Ли Тай-бо. Так не отвергай убедительных просьб придворных дам.

Тут фрейлины поставили перед троном стеклянный футляр с прибором для разведения туши, на инкрустированных белой яшмой письменных столиках расставили топазовые тушечницы. Все они уже слышали приказ: «Принять стихи», и каждая представала перед первым министром с шелковым платком или раскрытым веером из шелка в руках. А Ян Со Ю был в приподнятом настроении, стихи сами собой рождались в его голове, и, когда он цветной кисточкой писал их один за другим, молниеносно, подобно вихрю, летала по шелку кисть, и не успела еще переместиться тень от солнца, как подставка для кисточек опустела. Придворные дамы одна за другой, падая на колени, подавали государю стихи. Его величество прочитал каждый, и каждый оказался жемчужиной. Одобрив стихи, государь приказал фрейлинам:

– Наш академик потрудился на славу, принесите ему самого лучшего вина.

Вскоре фрейлины явились снова. Одни несли золоченые столики с яствами, другие – чаши в виде попугая, доверху наполненные вином. Дамы на мгновение преклонили пред ним колена, потом поднялись и стали одна за другой подносить чаши, наперебой потчевать поэта. Ян Со Ю, принимая чаши левой и правой руками, осушил их с десяток, и под конец лицо его раскраснелось, а глаза заволокло туманом. Поэтому государь приказал вино убрать, а фрейлинам сказал:

– Поэтический дар придворного академика заслуживает самой высокой оценки – это, можно сказать, бесценное сокровище. Вы должны чем-нибудь его отблагодарить.

Тут зазвенели драгоценности: кто вынул из волос золотую шпильку в виде феникса, кто даже снял поясные украшения, и всё бросали в кучу. Государь призвал евнуха, приказал собрать вместе письменные принадлежности, которыми пользовался первый министр, и подарки придворных дам и отправить всё к нему домой. Со словами благодарности Со Ю приподнялся было, но снова свалился. По приказу государя евнух проводил придворного академика до Южных ворот, подсадил его на коня, и Ян Со Ю возвратился к себе в сад. Чхун Ун, поддерживая, помогла ему подняться в дом и, снимая парадную одежду, спросила:

– В чьем доме вы, господин мой, так сильно опьянели?

Но первый министр только мотал головой, а когда слуга внес и положил на полу присланные государем прибор и дары фрейлин, Ян Со Ю пошутил:

– Это все – высочайшее подношение Чхун Ун от Сына Неба; а мне, как и Дунфан Шо[56], какой от этого прок?

Чхун Ун хотела было переспросить, но Ян Со Ю уже свалился замертво и огласил дом громовыми раскатами храпа.

Чин Чхэ Бон снова узнает господина Яна и предается сожалениям

На следующий день Ян Со Ю поднялся довольно поздно. Едва он привел себя в порядок, как кто-то заглянул в дверь и доложил:

– Пожаловали Воль-ван!

Ян испугался. «Раз пожаловал Воль-ван – значит наверняка что-то случилось», – подумал он. Ян Со Ю поспешил навстречу высокому гостю и, смиренно кланяясь, пригласил его занять почетное место. На вид Воль-вану можно было дать лет двадцать; чистого облика его еще не коснулись следы мирских треволнений.

– Что привело вас, великий ван, в мое убогое жилище? – спросил Ян Со Ю, преклонив колена. Воль-ван отвечал:

– Я глубоко преклоняюсь перед вами, но до сих пор нам не приходилось встречаться, и я ни разу не имел возможности слышать ваши яркие речи. Теперь я прибыл к вам по приказу императора и передаю его высочайшее повеление. Принцесса Нан Ян достигла цветущего возраста, и ей подыскивают супруга. Государь император, по достоинству ценя таланты и добропорядочность своего первого министра, уже определил свой выбор и вскоре издаст указ, но прежде он повелел мне уведомить вас об этом.

Ошеломленный Ян Со Ю пал ниц перед Воль-ваном.

– Милость государя снизошла на верноподданного, – молвил он, – но, как говорится, быть бы счастью, да несчастье тут как тут. Дело в том, что я помолвлен с дочерью наместника Чона и уже больше года как вручил свадебный подарок. Покорнейше прошу, великий ван, доведите это до сведения императора.

– Я возвращусь и все как есть поведаю государю, – отвечал Воль-ван. – Жаль только, что мысль, полюбившаяся ему, неосуществима.

– В этом деле человек должен держать обещание, – оправдывался Ян Со Ю, – здесь нельзя проявлять легкомыслие. Я паду перед воротами дворца и буду молить о прощении.

Воль-ван тут же распростился и отбыл, а Ян пошел к наместнику и поведал ему, с чем пожаловал к